Тишина

У многих людей сложилось какое-то превратное представление о клоунах. Они думают, что если клоун может быть неуклюжим, как ребенок, то у него и телосложение ребенка.

Каспер ударил его локтем снизу вверх. Противник не был готов к удару, который пришелся в нижнюю часть легких сквозь брюшной пресс. Он повалился на колени.

Каспер поставил один из эймсовских табуретов за его спиной. На кухне он нашел тазик, наполнил стакан водой из-под крана. Отжал полотенце. Франц Фибер стоял прислонившись к стене.

Потом Каспер поставил тазик перед мужчиной. Протянул стакан и полотенце Францу. Сел напротив женщины. С тех пор, как он последний раз видел ее, она подвела глаза.

При ближайшем рассмотрении это оказалось не косметикой. Это было двадцать четыре или, скорее, сорок восемь часов без сна.

— Чем интересны преждевременные роды? — спросил он.

— Дело в том, что некоторые дети выживают, — ответила она.

Каспер передвинул стул. Так, чтобы ей не был виден мужчина с табуретом. Это как на манеже. В звуковом отношении муж и жена ведут себя как бизоны: прижавшись друг к другу спиной, они сообща защищаются от жестокого мира. Если ты вытаскиваешь кого-нибудь из публики на сцену, то чтобы добиться от них максимума, нужно разделить парочки.

— Это всегда занимало врачей и акушерок, — продолжала она. — В прежние времена, когда новорожденными занимались поверхностно, время от времени случалось, что преждевременно рожденные дети, которых считали умершими и забирали от матерей, оживали и кричали. Они хотели жить. И хотели, чтобы их любили.

— Так вот что вы искали. Тех, кто мог рассказать, откуда берутся такие дети. Почему некоторые из детей появляются на свет с таким большим желанием жить.

Она кивнула.

— И тогда вы заключили договор с Приютом. С Синей Дамой.

— Они предложили, чтобы я занялась обследованием двенадцати детей. Тогда им было от шести месяцев до четырех лет. Дети разных национальностей. Но их собирали в Приюте раз в год. Мне было поручено изучить и описать их роды. Все акушерские подробности. Кроме этого, обстоятельства, которые в других случаях никогда не регистрируются. Отношения между родителями. Людей, которые имели отношение к родам. Даже погоду. И потом мне было поручено наблюдать за их общим состоянием здоровья.

Вокруг нее было плотное поле печали, женщина, которой скоро родить, не должна звучать подобным образом — казалось, она отказывается от всего.

— Вы продали информацию Каину, — сказал Каспер. — Вы получаете от него деньги. Он, видимо, финансировал вашу клинику.

Она наклонилась вперед настолько, насколько позволял живот, и спрятала лицо. Мужчина, стоя на коленях, перегнулся через табурет, и его вырвало в тазик.

Каспер встал и подошел к окну. Вид из окна был бесподобный. Совсем не датский. Как будто где-то в горах. Видно было все побережье — от Ведбека до Амагера.

У окна стоял телескоп, очень сильный, Каспер приставил глаз к окуляру, поле зрения нервно вибрировало. В фокусе оказался голубой шлифованный изумруд в черном обрамлении. Это был освещенный бассейн — должно быть, санаторий Торбэк, сочетание частной больницы и курорта, построенный, пока Каспер находился за границей. Он слышал о нем, но никогда там не бывал.

Он повернул телескоп. Нашел башню «Конона». На верхних этажах горел свет.

Потом достал ту карту, которая была приложена к накладной. Судя по карте, свет горел на этажах дирекции.

— Вы должны были осматривать детей, — продолжал он. — На днях. Именно для этого они собирались вас использовать. Им был необходим врач.

— Два врача, — ответила она. — Я и профессор Франк.

— Из Института изучения сознания?

Она кивнула.

Каспер взглянул на Франца Фибера.

— Улица Эстервольгаде. Рядом с Ботаническим садом. В тех зданиях, где когда-то была Копенгагенская обсерватория.

Каспер повернул телескоп. Нашел дворец Розенборг. Копенгагенская обсерватория была самым высоким зданием города, рядом с дворцом. Он нашел башню обсерватории. Навел на резкость. Снаружи по периметру башни были построены стеклянные офисы, напоминающие теплицы.

— Где вы их осматривали?

— Я все потеряю, — ответила она.

Лицо ее было белым, почти светилось.

— Все равно мы все потеряем всё, — произнес Каспер. — Остается только один выход. Мы можем попытаться потерять это каким-нибудь достойным образом.

Он был доволен, что и Франц Фибер, и коленопреклоненный отец ребенка присутствуют при этом. Это создавало ощущение хотя бы какой-то публики. Для его золотых реплик.

— Посмотрите на меня, — сказал он. — У меня нет ни гроша. Все потеряно. Не женат. Детей нет. Карьера закончилась. Выдворен из страны. Меня разыскивают в двенадцати странах. Но я нахожусь в процессе наведения порядка. Это по мне заметно? Что где-то там, в глубине, таится нарождающаяся чистота?

— По-моему, вы похожи на какого-то бродягу, — ответила она.

Он выпрямился.

— Они привезли детей сюда, — сказала она, — они живы, состояние их было удовлетворительным. Их собираются использовать для чего-то. Это как-то связано с толчками. Не знаю как.