Тишина

Искушение совести внезапно укололо юное сердце – Дион, еще раз закусив нижнюю губу, неловко подошел к другу и помог отряхнуть одежду. В холодное время года поверх хлопковой белой рубахи тишинцы носили кожух из овчины с теплым меховым воротом. Вся спина Ария испачкалась в снегу, мех кожуха отяжелел, а нарядный узорчатый пояс промок в грязи. Он брезгливо оглядел результат жестокой шутки.

– Снимай, я тебе свой дам, – пробурчал Дион. Заметив протест в глазах друга, он насилу дернул завязку на его шее. – Снимай, не дуйся. Сами мы тебя напужали. А ежли настоятель увидит на одежде будущего волхва грязь, он будет много ругаться, верно?

– А ты?

– А я в твоем пойду. Мне не привыкать.

Арий благодарно взглянул на друга. Все же многое он не понимал в Дионе: сам начудил, а теперь сам же и спасает от позора перед настоятелем.

– Айда уж, – поторапливала их Агния, – скоро урок начнется.

II

Пока одни коротали часы после заутрока за играми, другие искали иных развлечений в беседах. Федор и Ева отошли от ребят к ручью, протекавшему на границе третьего и четвертого округов. Кругом росли молодые деревья, на редких ветвях уже раскрывались листья. По окраинам ручья растаял снег, местами пробивались первые пучки молодой травы. Утром знахарки попросили Еву собрать раннюю листву для отваров. Не желая участвовать в очередной бессмысленной шалости брата, Федор вызвался помогать девочке, однако в конечном итоге просто стоял рядом, неловко переминался с ноги на ногу и забавлял Еву оживленными разговорами. Рядом с ней ему всегда хотелось говорить безо всякого стеснения собственной болезни или своевольных мыслей. Федор знал, что она его никогда не осудит.

– Не гляди на него так, Феденька, смущаешь же.

– А чего ж на меня глядит он так? – шепотом возмутился Федор, подставляя ближе корзинку с листиками.

В десяти шагах от них, под тенистыми ветвями ели, сидел на низенькой скамье весьма несуразного вида старичок. Именно он и стал главным предметом обсуждения. А виной всему взгляд – выразительный и открытый, будто одним этим взглядом он хотел что-то сказать, говорил, и Федору даже казалось, что до него доносятся слова, настоящие слова из уст старика. Уж слишком продолжительно он рассматривал ребят.

Поначалу Федор пытался глядеть в ответ, затем думал просто игнорировать, однако все было без толку – этот взгляд касался искательной детской души и не давал совершенно никакого покоя.

– Не гляди ты на него, – унимала Ева. – Это исихаст, он тебе ничем не ответит.

– Какой исихаст? Что такое исихаст? – Федор растерянно вскинул брови. Редко встречалось ему такое, чего бы он не знал раньше друзей. За исключением, конечно, Ария, который и без того всегда узнавал все вперёд остальных.

– Настоятель Лука нам намедни гворил, разве ты не слушал? Должно, опять Дион тебя шутками отвлёк. Да и разве ты не видел раньше исихастов? Их среди нас, в четвертом округе, боле всего. Ныне из исихастов старики одни остались, энто уж среди народа процветает. Молодые веры не так блюдут, как раньше бывало. А вот с полтину лет назад исихазм многие и в юном возрасте могли принять, так уж тперича и доживают молча свой век. Исихасты – люди веры сильной, они особливый аскетизм соблюдают и в энтом аскетизме к духам становятся столь же близки, сколь волхвы или даже Жрец Верховный. Исихасты кушают токмо воду да хлебушек, не тешат себя праздниками и гуляниями земными и все время молчат. Ни словечка за полтину лет не произнесут. Но в энтом открывается сосредоточение духовное, природное, самый нравственный уровень жизни. Поговаривают, будто зверьё лесное исихаст понимает, будто он сам лес может слышать и на языке лесном бессловно гворить.

– И все одной Тишины ради?

– Не пойму, отчего ты так изумлённо энто сказал, будто труд исихаста приуменьшить хотел.

Федор стыдливо опустил глаза:

– Нет, я… не о том я. Странно все энто – что же такого в Тишине имеется, что ради нее способен человек… вот так. На вечное одиночество себя обречь.

В спор вступать Ева не хотела, а потому вновь вернулась к своему занятию, с отрезвляющей серьёзностью проговорив:

– Энто уж есть их выбор. Не нам о нем сокрушаться.

Размышлять о мире на пару с другом Ева безусловно любила, однако любила она его вопросы лишь до того момента, пока они не касались выбора других людей. Федору же, напротив, хотелось доискаться до каждого, разузнать его помысел. Отнюдь не из низкого желания влезть в жизнь другого, а из обыкновенной детской любознательности, перерастающей порой в навязчивое любопытство.

Между тем молчаливый исихаст продолжал свое наблюдение. Под проникающим взглядом Федор не находил себе места, пока на помощь не пришел настоятель Лука. Старик неспешно бродил по округу, созывая подопечных к урокам. Перед тем, как окликнуть Еву и Федора, он подошёл к исихасту и что-то шепнул ему, в ответ на что получил долгий теплый взгляд. Судя по всему, когда-то они были друзьями.

– И чего на меня так глядел он? – пробурчал Федор, прибившись к подошедшему настоятелю.

– Раз глядел, значит, что-то в тебе сыскал особливое, – отвечал ему Лука.