Девушка со свистом выдохнула, проводя рукой по воздуху, будто поглаживая нечто невидимое. От земли к ее рукам потянулась серая травка, резво обрастая крошечными фиалковыми полевыми цветами. Затем она медленно присела, сорвала один из цветов, встала, повернулась ко мне лицом и протянула:
— Наверное, они правы, и я действительно последняя неудачница. Я здесь, чтобы попрощаться. Завтра я достигну третьего ранга. Единение со стихией.
Словно бы в такт нашим чувствам, листва вокруг зашелестела, будто мокрый фиалковый снег превращался в безумную бурю. Захрипели, безуспешно пытаясь каркать, условно живые вороны, и было в их голосе что-то от голоса Ласки. Только это что-то было совсем потусторонним, нагонявшем еще большей жути. Но рядом с той, с кем я появился в этом мире, я терял способность испытывать такие чувства, как страх или неуверенность.
Или я только так думал, потому как сделав шаг в сторону девушки с мыслью заключить ее в объятья, как неуверенность совсем иного рода поразила меня с новой силой. И чего я боюсь?
— А, по-моему, звучит здорово, — ответил я, обнимая пустотницу.
— Что здорово? — не ожидав таких слов, девушка не нашлась с ответом и переспросила.
— Последняя Ласка, — пояснил я. — На самом деле это звучит очень многозначительно. Последняя ласка, как клинок милосердия. Последняя ласка, как уникальный в этом мире зверёк. Единственный в своем роде. И если кто-то из нас скоро погибнет, этот момент станет для него той самой последней лаской перед забвением.
Ощутив смятение девушки, я вдруг обнаружил, что мои руки начинают медленно просачиваться сквозь нее, словно сквозь бесплотную тень.
— Чувства тесно связаны с этим миром, — пояснила пустотница, будто бы читая мои мысли. — Скоро Неназываемая разделит нас.
— Это мир Пустоты? — догадался я по аналогии со знакомой мне Аквой.
— А ты не знал? — на этот раз усмешка девушки была искренней. — Пустота — единственная из новых стихий, что имеет собственный дом в наших мирах. Говорят, что проклятая богиня украла это место у Смерти. Но разве можно у нее что-то украсть?
— Я вернусь за тобой, чем бы ты не стала. Даже если ты окончательно сойдешь с ума, я тебя не оставлю.
— Не вернешься. И не оставишь, — как-то печально ответила она, не согласившись с первым и согласившись со вторым утверждением. — Наставник говорит, тебя не существует.
Слова не нашлись для такого ответа. Они… Танатос пытается внушить ей, что я мертв? Или вовсе галлюцинация? Хотелось многое сказать, но девушка окончательно истаивала. Ее губы шевелились, будто она хотела произнести нечто еще, однако я уже ничего не услышал. Должно быть, и она все равно бы уже не услышала моего ответа. Да и что можно на такое сказать?
И все-таки.
— Ласка..!
— Охренеть, ты очнулся. — увы, голос Терми я ни за что не перепутал бы с пустотницей. — Только тише, молю.
Я непонимающе осмотрел помещение вокруг. Мы находились в сырой земляной норе. Именно земляной, а не каменной. Да и потолок был так низко, что я бы не смог встать в полный рост. После высоких сводов знакомого мне Подземья это казалось почти что крысиной норой. Впрочем, это вполне могла быть и впрямь вырытая в земле нора.
Помимо ничем не примечательных земляных стен, небольшую дыру с выходом перекрывали сколоченные из грубых палок решетки. Можно попробовать снять прочность гнилью, но хорошо бы сначала разобраться, что происходит.
А еще в этой камере мы с вором были не одни. Гоблины, кажется, не особо заботились сортировкой пленников, и рядом с нами находились еще две девушки. Первая — молодая дворфийка. Она сидела, отгородившись от мира своими коленями и скрывавшими все лицо рыжевато-алыми волосами.
Второй было некое хрупкое существо, чью расу я определить с ходу не смог. Кожа девушки была бледной, почти как у Ласки, но слегка отливала голубым. Самую чуточку, так что выделить такую в толпе обычных людей или эльфов я бы не сумел. Но если присмотреться, то становится заметно это, а также походившие на снег короткие белые волосы. И в отличии от другой пленной девушки, выглядела она совсем не так печально, как ее сестра по несчастью.
Вдохнув поглубже, я попытался поймать отголоски их чувств, и картина нарисовалась неоднозначной. Темная дворфийка пахла очень старым, впитавшимся и уже начавшем выветриваться страхом. Сейчас она или почти, или уже сломалась. Если учесть все, что я знал о судьбе пленников пещерных гоблиноидов, картина вырисовывалась весьма очевидная. Для девушки смерть и впрямь стала бы желанным избавлением.
Но вот хрупкая белая красавица не испытывала ни малейшего намека на страх. Даже самый отдаленный. Только чистое наивное любопытство и искренний интерес при отсутствии злобы или агрессии. Подобного набора эмоций не может быть ни у жертвы насилия, ни у пленницы для выкупа, ни у тайного сообщника для выведывания наших секретов.
Раньше бы мне и в голову не пришло, что гоблины могут придумать столь изощренный план, как внедрение своего в стан пленников, но после встречи с Зиллинилом я уже не был уверен ни в чем относительно зеленомордых.
И кстати об этом. Не удивлюсь, если…