Тишина (СИ)

— Ася… я хочу извиниться, что так всё сложилось. Я, честное слово этого не хотел… — он замолчал, а затем, тяжело вздохнув, продолжил, — я не мог предвидеть, что всё так случиться. Думаю, стоит рассказать всё сначала. Не могу смотреть тебе в глаза, так меня гложет стыд. Именно поэтому я позвал тебя сейчас. Я, наверное, пока даже не хочу знать, что ты подумаешь обо всём этом… чуть позже я соберусь с мыслями, и ты мне расскажешь ладно? — я кивнула, но вряд ли он это углядел, скорее, почувствовал моё движение, — Так странно вспоминать свою жизнь до всего… кажется, это просто приснилось. Кажется, что этого никогда и не было. Я рос в хорошей семье. Да, отец рано умер, из-за несчастного случая на ферме, но мать меня любила, заботилась и давала всё, о чём бы я мог помечтать. Она была замечательная, мудрая женщина, — я накрыла его кисть своей, — мне её очень не хватает, — он положил вторую руку поверх и сжал легко мою ладонь, как бы говоря спасибо, — я был самым беззаботным и счастливым. А что мне было грустить? У меня были друзья, учёба мне давалась без напряга. Даже любимая была… надо было просто подождать, когда она подрастёт, — я вздрогнула, когда он коснулся пальцами моих волос и чуть ощутимо провёл по ним, неужели он обо мне? Нет, этого не может быть! Это просто моя буйная фантазия выдаёт желаемое за действительное, — а потом случились тесты на определение профессии… — опять вздох, переполненный горького отчаянья, я не торопила, — когда мне сообщили, что у меня склонности стать военным я обрадовался. Я видел себя в форме, оберегающим людей… тогда я не понимал одного: зачем нам армия? Нам не с кем воевать, ведь на земле одно единое Общество! Нерушимое и стабильное, управляющее всеми и решающее все проблемы. Мать очень переживала, возможно, она была в курсе про повстанцев и чувствовала, что ничем хорошим это не закончится. А может и не знала, просто материнское сердце подсказывало. В общем, я уехал. Сначала, пока мы обучались, всё шло хорошо. А потом нас увезли в часть. Тут-то и началось самое интересное. Перед тем как нас перевели, мы подписали документ о военной тайне: то есть всю информацию, которую мы получали, мы не имели права разглашать. В случае неповиновения этому приказу — расстрел, как изменников родины. Но и это меня не насторожило, — Герман заскрипел зубами и стукнул себя по лбу, — каким же я был идиотом! Как выяснилось позже, как такового Общества уже не существует, — я вздрогнула, — Увы и ах! Есть несколько Обществ, руководители которых захотели власти, много власти! И теперь одно Общество у другого пытается отвоевать дополнительные части территории, но этого было мало! Ведь есть ещё сеть повстанцев, которые пытаются отобрать бразды правления у глав этих Обществ, — я забыла, как дышать, слушая эти откровения, — а армия нужна для того, чтобы защищать свои границы и уничтожать повстанцев, но у нас она была мала, нестерпимо мала. Её разрозненных и разношерстых, плохо подготовленных отрядов на всё не хватало. Меня отправили на границу. В тот день на нас напало мелкое соседствующее Общество. Сначала мы отбивались, а затем пришло подкрепление, и было решено, раз бой уже развязан, надо наступать. Грузовик загрузили боеприпасами, а меня посадили за руль. Чтобы я доставил оружие к месту сражения. До конечной точки своего пути я так и не доехал. Машину обстреляли, меня сильно ранили, а боеприпасы растащил враг. То сражение наше Общество проиграло, и позиции были утеряны. Меня наскоро подлатали в госпитале, чтоб не помер, и отвезли в Лагерь. Солдат не лечат, они пушечное мясо. Понимаешь, из армии не уходят, ты или служишь, или мёртв. У служивых нет ячеек, потому что иначе они скорее всего вскроют ту правду, что Общество так тщательно скрывает. Поэтому раненым одна дорога — на запчасти, — он задышал через стиснутые зубы, я взяла его пальцы и сжала между своими, — в общем, в Лагере было неплохо, на тот момент мои органы были никому не нужны, нас не держали на снотворном, но из-за условий антисанитарии в полевом госпитале, у меня началось воспаление. Я попрощался с этим светом и ждал конца. Я молился только о том, чтобы умереть поскорее. Но я — счастливый чёрт. Во-первых, рядом со мной оказался парнишка, он жалел меня и периодический приносил обезболивающие, подозреваю, что свои, а во-вторых очень скоро на Лагерь напали повстанцы и меня спасли. Конечно, из-за удаления очагов воспаления и лечения у меня осталось всё вот так, — он схватил мою ладонь и засунул под свою футболку, прижав к животу. Я почувствовала его горячую кожу и рубцы. Я знала, как они выглядят, я помнила каждую чёрточку его тела, как будто видела сейчас перед собой. Мои пальцы скользнули по животу, поглаживая его, возникло чувство, будто любимый окаменел и превратился в статую, по-моему, он даже дышать перестал. Я подняла ладонь выше и коснулась его груди, в ту же секунду, услышала сдавленный выдох, словно моё прикосновение обожгло его. Испугано я отдёрнула руку, как только позволяла футболка, но он вернул её на место, сильно прижав к своему телу. Мне мерещилось, будто он пылает и зажигает своим огнём меня. Моё дыхание сбилось, вдыхаемый воздух саднил горло, надо было остановиться, но я не могла, рука уже без ведома моего разума пустилась в путешествие по его торсу, то слегка касаясь, то поглаживая кожу, под которой будто горело адское пламя. Время словно остановилось, я не знала, сколько прошло минут, часов, или дней, когда я, наконец, взяла себя в руки и заставила оторваться от изучения этого завораживающего тела, Любимый шумно втягивал воздух, покрылся испариной, но понимание этого не вызывало неприятных чувств, а лишь сильнее затуманивало мой мозг. Я с трудом нашла в себе силы остановить это безумие. Мы сидели и приходили в себя.