Тиски

Я стараюсь не смотреть на труп, но мне не удается сдержаться. Тело Пули завернуто в кусок, который Жига приволок из «Гетто». Раньше он прикрывал только что отремонтированный пол второго этажа, теперь обнимает Пулю. Завернутый в полиэтилен Пуля устроился на заднем сиденье, между мной и Денисом.

– У двора, где он живет, выбросим, – бросает Вернер Жиге, – типа, домой шел, шпана порезала.

И я, не веря своим ушам, смотрю на Дениса, но он опять молчит, не реагируя. Он вообще не произнес ни слова с того момента, как мы увидели Пулю на полу сарая, в луже собственной крови.

– Это как – выбросим? Как – выбросим? – ору я и стряхиваю с плеча руку Дениса, который пытается меня успокоить. – Как – выбрось? Ты что несешь? Что ты, блядь, говоришь тут? Он мой друг, мы с четвертого класса вместе, а ты его – на улицу, под дождь, как собаку?

– Что ты предлагаешь? – спрашивает Вернер, не поворачиваясь. – Если не ныть и не орать – что? Домой его отнести? Можно. Только с родителями ты будешь разговаривать. И с мусорами потом. Ему уже все равно. А у нас проблемы могут быть.

Машина останавливается на дороге у парка, который отделяет пятаки от второго микрорайона. Отсюда виден Пулин дом. Поздно, идет дождь, но я вижу, как в сотне метров от нас стайка пацанвы, укутавшись в дождевики, лупит мячом в стенку, гоняя «американку». Они так увлечены игрой, что не видят, как открывается дверь машины, как тело Пули падает в лужу, как мы отъезжаем, а Пуля лежит на асфальте, и капли дождя бьют его по лицу.

После всего Жига отвозит нас на другой край пятаков, и Вернер отправляет его домой.

Пустая спортплощадка. Футбольное поле – трава, вытоптанная в центре, куцыми выцветшими клочками цепляется за края. Свежевыкрашенные стальные брусья и турник. В краске можно рассмотреть отпечатки пальцев – кто-то, не удержавшись, дотронулся.

Я сижу на плоской доске трибуны, Игорь и Денис – парой рядов ниже. Вернер купил в ночном магазине пузырь самой дорогой водки, но никто не прикоснулся к ней. Они тихо разговаривают. Так, как будто меня не существует.

– Он сам эту дорогу выбрал, Денис. Я понимаю, как это звучит, но такое случается. Надо это принять и пережить. Я тоже многих друзей потерял, знаю, о чем говорю.

Денис отделывается короткими, ничего не значащими репликами, самая частая из которых – «угу». То ли смерть Пули стала для него шоком, то ли ему наплевать.

Во второй вариант мне верить не хочется.

* * *

Слава богу, мне не приходится смотреть в глаза его матери. Ее нет на похоронах. Только отец. Вот он стоит у гроба и мелко трясет головой, как китайский болванчик, принимая соболезнования многочисленных скорбящих.

Кто все эти люди, хочется спросить мне? Они что, непременный атрибут любых похорон, вне зависимости от того, кто лежит в гробу? Я не так часто бывал на подобных мероприятиях, но сейчас у меня – четкое ощущение, что я чужой, гость, хотя я был лучшим другом Пули. Какие-то бабки, десятка два, стоптанные временем, как старая обувь, износившиеся мужики с испитыми лицами – кто они все Пуле?

Кто эта зареванная баба, трущая лицо скомканным платком? Ее рот все время открыт и похож на измазанный помадой бублик с дрожащими краями – странно, что горе не помешало ей так накраситься. Кто этот рахитичный дедок, вряд ли соображающий, где он вообще находится, – я видел, как его тронули за локоть, когда подошла его очередь бросать горсть земли, – старый даже не сразу понял, что от него требуется, – что привело его сюда?

Когда гроб опущен, засыпан землей и сказаны все слова, мы с Денисом получаем возможность пробиться к Пулиному бате.

Он смотрит почти все время вниз, как будто силясь что-то рассмотреть на земле за нашими спинами. Мне непривычно видеть его в костюме и галстуке. Запах дешевого одеколона смешивается с запахом похмелья, на его подбородке – две красные точки, он неаккуратно брился утром. Или просто дрожала рука – от горя или с похмелья.

– Как Вера Дмитриевна? – спрашивает Дэн.

– Плохо. Когда ей сказали, что… ну, Сережа умер… Она как-то… крикнула так… – Пулин батя на время замолкает, потом благодарит кивком женщину в черном платке, сунувшую ему в руки пластиковый стаканчик с водкой. – Крикнула – громко, высоко – и сознание потеряла. А когда проснулась – позови Сережу, говорит.

– Как? Он же… – Дэн застывает с открытым ртом.

– Не знаю, – пожимает плечами батя, – я ей сказал, что он на смене. Ее… по голове немного задело. Она Светочку не помнит совсем…

Он кивает на Симку. Та, закутанная в черный платок, распоряжается движением – под ее руководством тетки разливают водку, разрезают пирог и обносят присутствующих.

– Главное, каждый день ужин ему готовит. Потом полотенцем накрывает и у окна сидит, Сережу ждет. А в соседней комнате – гроб.

Я стараюсь не заплакать, пока Денис говорит стандартные в таких случаях слова утешения. Обещает заезжать. Да, мы будем заезжать. Не пропадем сразу после поминок, как эта стая стервятников.