Тит. Божественный тиран

Невдалеке от сборища бедняков, которые твердили, что Нерон жив, что он вернется, я увидел мужчин с остановившимся взглядом и женщин, головы которых были покрыты голубыми покрывалами. Я узнал некоторых из тех, кто на Садовом холме утешали Акту, а потом удалились, словно боясь толпы.

— Ты последователь Христа, — обратился я к мужчине, одетому в белую тогу и стоявшему неподвижно.

Он изучал меня долгим взглядом.

— Меня зовут Тораний, — ответил он.

— Я видел тебя около Акты. Ты смотрел, как сжигали тело Нерона, как Акта собирала пепел. Что ты здесь делаешь? Ты жалеешь о его смерти? Разве ты забыл, что он казнил твоих братьев по вере?

Тораний положил руку мне на плечо и повел в полуразрушенный дом. Мы вошли в мрачную, темную комнату, где уже было несколько человек.

— Земля дрожит от гнева, — сказал он, и я узнал в нем мужчину, который, взобравшись на столб, громко возвещал о том, что земля разгневана.

— Настает конец света, — сказал он. — Чудовище мертво, Антихрист наказан Богом, но появляются новые хищники. Война повсюду: в Галлии, Иудее и Галилее. Людей распинают, режут и отдают на съедение животным.

Его голос дрожал:

— Послушай, что говорит наш Бог, Христос: «Ибо восстанет народ на народ и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это — начало болезней».[9]

Он возвысил голос, и в мрачной комнате мужчины и женщины, последовавшие за ним, повторили:

— Это будет началом болезней. Помолимся Христу, который наказал чудовище, помолимся за воскрешение тех, кого убило чудовище, и за тех, кто умрет, если к нам придут новые испытания, новая свинья с когтями ястреба. Помолимся, чтобы воскрешение даровало нам вечную жизнь и вечный мир. Помолимся Христу.

— Мараната! Мараната![10] — восклицали они.

Я покинул взволнованных христиан, несмотря на мое присутствие повторявших: «Мараната! Мараната!»

Но пришел не Господь, а император Гальба, падение которого уже было предрешено.

Каждый день Сабин отправлялся в казарму преторианцев. Только я, говорил Сабин, держу обещания — каждому солдату, который отдаст свой голос в пользу Гальбы, я дам семь с половиной тысяч драхм.

Его слушали, но без почтения. Он был всего лишь сыном гладиатора, вольноотпущенником на службе у Нерона и одним из самых коварных доносчиков.

Я слышал, как центурион обращался к преторианцам:

— Мы могли пойти против Нерона, но можем ли мы предать Гальбу, обвинить его в убийстве матери и жены? Приходится ли нам сейчас стыдиться императора, который выступает на сцене и играет в трагедиях? Должны ли мы предпочесть Сабина Гальбе, который был наместником и консулом, происходил из благородной, богатой семьи, владеющей самыми большими складами хлеба в Италии? Должны ли мы выбрать Сабина, предавшего Нерона, несмотря на то, что прежде он был его сообщником, который и нас предаст так же легко?

В тот день я написал Веспасиану и Титу, что с момента падения Нерона землю Рима сотрясают такие сильные удары, что потребуется несколько месяцев и несколько войн, чтобы восстановить здесь мир. Нельзя доверять преторианцам, которые сегодня продаются Нерону, Сабину или Гальбе, а завтра продадутся Вителлию, командующему в Германии, чьи солдаты уже наверняка избрали императора. Или развратнику Отону, который когда-то по приказу Нерона женился на Поппее. Сначала официальный муж закрывал глаза на неверность жены, содействовал встречам своей жены с императором, но внезапно запротестовал и остался в живых только потому, что был другом Сенеки.

Это было в те давние времена, когда Нерон еще прислушивался к Сенеке.

Отон отправился в изгнание, а сейчас вернулся в Рим вместе с Гальбой, и уже поползли слухи, что он — соперник Гальбы, который отказался сделать своим преемником.

Я посоветовал Веспасиану и Титу пока признавать власть этих людей — Гальбы, Отона, Вителлия, которые претендуют на трон. Никто не может знать, кому из них достанется власть.

Только что нашли зарезанного Сабина. Его тело притащили в лагерь преторианцев, обнесли забором и на следующий день любой мог прийти и понюхать, как пахнет его разлагающаяся плоть.

«Позволь этим честолюбцам перерезать друг друга и сгнить», — написал я Веспасиану.

15

Первым сгнил Гальба, этот обрюзгший старик, жестокий и скупой, развратный и покорный вольноотпущенникам, с которыми делил ложе.

Я буду называть его императором, даже если ему так и не удалось собрать вокруг себя сторонников и заставить замолчать преторианцев, которые напомнили ему о долгах, и которым он имел несчастье ответить: «Обычно я набираю солдат в армию, а не покупаю их».

Преторианцы ждали, что им заплатят, но Гальба отказался. Тогда они оскорбили его и начали плести заговор, не решаясь, правда, убить его. Они не знали, кем его заменить.

Однажды в амфитеатре, когда военные трибуны и центурионы возносили моления за здоровье императора Гальбы, толпа солдат, среди которых находился и я, начала протестовать. Трибуны и центурионы продолжали молиться, а преторианцы кричали: «Если бы Гальба был достоин этих молений!»