Титан

— Люфтваффе нас разочаровывают, — радировал он из своего «спитфайера». — Никого нет.

День стоял пасмурный. Самолет Флеминга завис над Норфолком.

— Тогда возвращайтесь домой, — передали с «Земли».

— Вас понял. Возвращаюсь.

Он стал насвистывать песенку, которую услышал накануне вечером в одном лондонском кабаре. Ее исполняла венгерская красавица-блондинка Магда Кун. Аудитория взревела от восторга, когда Магда пропела коронную строчку:

Я самую глубокую норку

Отыскала в этом городке!

Тут-то Чарльз и заметил «мессершмитт-109Е», появившийся слева по борту. Этот немецкий истребитель, вооруженный двадцати миллиметровой пушкой, установленной во втулке винта, и двумя 7,92-мм синхронными пулеметами на лопастях крыльев, приближался на большой скорости. Чарльз стал пикировать, нацеливаясь на облако, где он смог бы сманеврировать и занять более выгодную для стрельбы позицию. Но было поздно. С «мессера» открыли огонь, и Чарльз с ужасом увидел, как мотор его самолета полыхнул языками пламени!

— Боже! — вскричал он и рывком распахнул фонарь кабины. Черный дым от охваченного огнем мотора душил. Он стремительно пикировал с высоты три тысячи футов. Чарльз ждал, пока его самолет скроется в облаке. Там он прыгнул, медленно досчитал до десяти и только после этого вырвал кольцо парашюта. Над головой надулся огромный белый купол, Чарльза тряхнуло, и свободное падение превратилось в парение. Он все еще находился в облаке, где было довольно жутковато. Но он знал, что, как только вывалится из него, тут же станет удобной мишенью для немецкого летчика. И англичане и немцы считали, что нет ничего зазорного в том, чтобы охотиться за врагом, пока он висит в небе на парашюте. Летчика заметить труднее, чем машину.

Чарльз прослыл настоящим героем неба. Его смелость порой граничила с безрассудством. Но в ту минуту он здорово струсил.

Вот он выпал из облака, глянул вниз и увидел раскинувшиеся под ногами фермерские поля Норфолка. Вдали был виден Ла-Манш. Господи, какая идиллическая картинка!

А потом он увидел и «мессершмитт». Он выглядел в небе песчинкой, но быстро приближался, держа курс прямо на его парашют. Немецкий истребитель напоминал осу, которая несет с собой смерть. Тот итог, о возможности которого применительно к себе до сих пор отказывался думать Чарльз, теперь глядел ему в лицо — смерть. Перед его мысленным взором возникли отнюдь не образы прошлого, но будущего, которого у него больше никогда не будет. У него не будет компании Рамсчайлдов… Он никогда не станет таким же известным и влиятельным, как отец… А ведь он собирался стать даже более известным и влиятельным. Он хотел перестать быть «сыном того самого Флеминга». Он хотел сделать так, чтобы Ника называли «отцом того самого Флеминга».

«Господи, и я все это сейчас потеряю!» — билась в голове мысль, пока он смотрел на стремительно приближающийся «мессершмитт», на пулеметы, нацеленные прямо на него.

«Так вот она какая — смерть», — появилась другая дикая мысль.

Его «спитфайер» врезался в землю и взорвался оранжевым пламенем и черным дымом.

«Мессершмитт» вдруг отклонился от прежнего курса и в каких-то двадцати футах пронесся над головой Чарльза. Чарльз увидел немецкого летчика, который показал ему кулак с оттопыренным большим пальцем.

Чарльз взвыл от радости и тоже поприветствовал немца, который покачал на прощанье крыльями и скрылся в облаках.

Он как-то читал в книге о Гражданской войне, что под самый ее конец, когда стало уже ясно, что Юг проиграл, солдаты с обеих сторон стали демонстрировать милосердие и отказывались бессмысленно проливать кровь друг друга. Немецкий летчик поступил так же.

Чарльз отплясывал в воздухе джигу. Будущее было вновь в его руках.

Он неудачно приземлился на поле брюссельской капусты и сломал левую ногу.

«Штольц действительно сегодня прилично нагрузился! — размышлял Рейнхард Кисслер, личный шофер генерала, глядя в зеркальце заднего вида на босса, развалившегося на заднем сиденье и поддерживаемого Дианой Рамсчайлд. — Я еду уже пять часов, а он — хоть бы шелохнулся! Если он не бросит пить, это сведет его в могилу…»

Теперь было около шести часов утра, и поздний зимний рассвет уже занимался над дорогой, которая вела вдоль гористого северного побережья Бретани. В течение всего времени, что они ехали, на дороге практически не было никакого движения, поэтому, увеличив скорость, Рейнхард сэкономил много времени. До крепости Де-Морле оставалось не более пятнадцати минут пути. Чем ближе они были к цели, тем уже и извилистей становилась дорога. Рейнхарду пришлось сбросить скорость до шестидесяти пяти километров в час, но даже при этом покрышки продолжали надрывно взвизгивать на поворотах.

Дорога на время удалилась от побережья и скрылась в темном туннеле, прорубленном в скале.

БАНГ! БАНГ! БАНГ! БАНГ!