Титан

— Тебя, что ли, везти в Питер? — проворчал он каким-то крестьянским говорком.

— Что? — смутившись, переспросил Ник.

— Мне заплатили пятьдесят рублей за то, чтобы я отвез в Питер американца. Ты и будешь тот американец?

— Д-да, но… кто тебе заплатил?

Старик пожал плечами:

— Он только сказал, что играл с тобой в эти, как их… Шахматы. Сказал, что найду тебя в дальней комнате.

Ник стал смеяться:

— Ты хочешь сказать, что я свободен?

— Я сказал, что мне уже заплатили. Готов ехать, нет? Сани на дворе.

Испустив крик радости, Ник бросился к старику и крепко обнял его.

— Сейчас все с ума посходили, — проворчал крестьянин. — Как царя не стало, так весь мир тронулся.

— А что с ним случилось?

Старик уставился на него:

— С царем-то? Аль не слыхал?

— Ничего я не слыхал! Что случилось?

— На прошлой неделе в Питере восстание было. Отрекся царь-батюшка наш! Вона как! Говорят, Россия теперь — республика!

Ник только что не упал.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В один из непогожих и дождливых позднемартовских дней 1917 года Ник Флеминг звонил в дверь особняка бывшего великого князя Кирилла и бывшего царского военного министра, гадая, зачем он ему вдруг понадобился? Первые дни после возвращения Ника в Петроград местная пресса уделяла ему определенное внимание, но недолго. Главная тема была иная. После отречения царя от престола журналисты зашлись в форменной антимонархической истерии. Все газетные полосы были отданы под громкие разоблачения государыни императрицы и ее супруга, которые содержались теперь под домашним арестом в их царскосельском дворце. Карикатуры с изображением императрицы, сидящей в ванне, наполненной кровью революционеров, помещались рядом с описаниями диких оргий, якобы происходивших во дворце до революции.

Распутин, изуверским способом умерщвленный в прошлом декабре, изображался теперь не иначе как сексуальный маньяк, который был не только любовником императрицы, но и якобы «совратил» еще и четырех ее дочерей. Избавленная от цензуры пресса просто взбесилась, а весь город кипел ненавистью. Нику неоднократно довелось видеть марширующих по улицам красногвардейцев с красными ленточками на папахах, которые открыто задирали полицию и войска временного правительства. После трех столетий самодержавия Романовых Россия переживала страшный революционный смерч. И омытый дождем дворец бывшего великого князя Кирилла казался Нику уже обреченным.

Дверь ему открыл молодой человек в одежде рабочего, с открытым грязным воротом рубахи под поношенным пиджачком. Ни парика, ни шелковых гетр, ни романтического ощущения благородной старины, которые видел здесь Ник всего семь месяцев назад, не было и в помине.

— Вы американец? — спросил Ника молодой человек тоном если и не хамским, то уж во всяком случае неприветливым.

— Да, — ответил Ник. — Великий князь позвонил мне в гостиницу.

— Великих князей больше нет. Человек, который здесь пока еще живет, зовется гражданином Романовым. Входите, гражданин, только вытрите ноги.

Ник вошел в мраморный холл, снял плащ-дождевик, который одолжил ему Бэд Тернер, и протянул его молодому человеку, которого посчитал, несмотря на его грубость, слугой. Тот кивнул в угол холла:

— Киньте его там вместе с вашим зонтиком.

— Насколько я понял, — сказал Ник, делая то, что ему сказали, — революция вместе с царем свергла и хорошие манеры?

— В новой России больше не будет лакеев. Каждый человек отныне обслуживает себя сам. Семья Романова находится в Красной гостиной.

— Не трудитесь меня провожать, я дорогу знаю.

— Я и не собирался провожать вас, гражданин.

— Я так и думал.

Ник стал подниматься по величественной дворцовой лестнице. Он понимал, что старый режим, беспомощный и отживший свое, должен был уйти. Но если таков будет новый мир… то тут мало приятного. Бэд Тернер сказал ему, что в городе власть захватили советы, которые теперь призывают коммунистическое правительство и хотят провозгласить «диктатуру пролетариата». Нет, конечно, это было Нику не по вкусу.

Поднявшись по лестнице, он прошел в Красную гостиную, где и нашел великого князя, его жену и дочь. Кирилл все еще выглядел величественно, стоя рядом с сидящей женой, но вид самой великой княгини Ксении и ее милой дочери Татьяны просто потряс Ника. Куда подевалась их осанка? Видимо, разрушение их сверкающего мира вызвало у них крайнюю растерянность и наполнило сердца ужасом. Они были лишены величия и княжеских титулов, из-под них выбили устои многовековых традиций, привилегий и власти. Кем же они стали теперь? Ник мог понять ярость восставшей толпы, но ему было жаль и Татьяну, которая выглядела просто испуганным ребенком. История уже смела ее своей грозной метлой в мусорную кучу, но ведь эта девочка едва ли была повинна в преступлениях русского самодержавия.