— И тебе тоже, Билл.
В другом конце помещения тактично откашлялся Григорьев.
— Простите, капитан Джонс. Но капитану Свенссону срочно нужно с вами поговорить.
— Что, Валли?
— Рокки, мы отправили твой отчет на Землю. Там его будут анализировать, и в ближайшие несколько дней ничего определенного не ожидается. Но мы тут присоединились к твоим рекомендациям — так что никаких проблем, думаю, не возникнет. Статус базового лагеря, скорее всего, будет повышен до культурной миссии и посольства ООН. Я бы предложил должность посла тебе, но мы тут уже привезли одного человека на случай, если наши переговоры окажутся успешными. А, кроме того, тебе, наверное, не терпится домой.
Габи и Сирокко дружно расхохотались. Потом к ним присоединился и Билл.
— Извини, Валли. Но домой я, мягко говоря, не тороплюсь. Я остаюсь здесь. И должность посла ООН не смогла бы принять, даже если б ты мне ее предложил.
— Но почему?
— Оклад не устраивает.
Сирокко не ждала, что все будет легко и просто. Так оно и вышло.
Она официально оформила свое увольнение, объяснила капитану Свенссону свои мотивы, а затем принялась терпеливо выслушивать, как Валли все более и более безапелляционным тоном излагает ей, почему она обязана вернуться и, раз уж на то пошло, почему обязан вернуться и Кельвин.
— Доктор говорит, его можно вылечить. Биллу можно восстановить память, а Габи снять фобию.
— Не сомневаюсь, что Кельвина можно вылечить. Но ему и так хорошо. Габи уже вылечилась. А что ты планируешь для Апрель?
— Я надеялся, ты поможешь уговорить ее вернуться, прежде чем сама окажешься на борту. Уверен, что…
— Ты сам не понимаешь, что несешь. Я остаюсь. И говорить больше не о чем. — Развернувшись на каблуках, Сирокко зашагала прочь из купола. Остановить ее никто не попытался.
На поле неподалеку от базового лагеря они с Габи все приготовили, затем стали ждать. Дело затягивалось. Сирокко уже начала нервничать, то и дело поглядывая на повидавшие виды кельвиновские часы.
Наконец из-под купола выскочил Григорьев и принялся выкрикивать приказы отряду солдат, занятых возведением гаража для вездеходов. Но почти тут же, увидев, что Сирокко спокойно ждет его неподалеку, в замешательстве остановился. Наконец, приказав бойцам держаться наготове, лейтенант направился к двум женщинам.
— Прошу прощения, капитан Джонс, но командир Свенссон велел мне вас арестовать. — Сожаление было искренним, но руку на кобуре Григорьев все-таки держал. — Пожалуйста, прошу вас пройти со мной.
— А ты, Дима, во-он туда посмотри. — Сирокко указала поверх плеча русского лейтенанта.
Тот повернул было голову, но затем, охваченный внезапным подозрением, выхватил из кобуры пистолет. Потом, чуть отодвинувшись в сторонку и развернувшись боком, все-таки бросил взгляд на запад.
— Гея, услышь! — выкрикнула Сирокко. Григорьев нервно на нее посматривал. Тогда она, не делая никаких угрожающих жестов, просто простерла руки в сторону Реи — к Месту Ветров и тому тросу, по которому они с Габи взбирались.
По всему базовому лагерю послышались вопли.
Трос пришел в движение. По нему прокатывалась слабая, но вполне различимая волна — примерно как по садовому шлангу, если резко долбануть граблями. Эффект же от этой волны получился просто поразительный. Вокруг троса заклубились громадные облака пыли. А в облаках этих, будто стрекозы, порхали вырванные с корнями деревья.
Наконец волна достигла земли. Место ветров вдруг вспучилось, рвануло — и в воздух полетели целые скалы.
— Уши заткните! — проорала Сирокко.
Звук обрушился внезапно — и Габи мигом полетела на землю. Сирокко шаталась, но стояла. Гром богов прокатился прямо по ней, ударная волна обратила ее одежду в лохмотья, а бешеный ветер, разом сорвав все эти лохмотья, понес их прочь.
— Смотрите! — опять выкрикнула Сирокко, по-прежнему простирая руки и медленно возводя их к небу. Никто ее не услышал, зато все увидели, как из сухой почвы вдруг забили сотни водяных струй, обращая весь Гиперион в затянутую мглой долину фонтанов. В густеющем тумане сверкнула молния, но треск ее утонул в куда более могучем реве, что все еще метался меж отдаленных стен.
Долго же этот рев затихал — и все это время никто не двигался. А когда все окончательно смолкло — спустя долгое время после того, как последний фонтан обратился в жалкую струйку, — Григорьев наконец отважился сесть. Сидел он там же, где и упал, — все таращился на трос и на оседающую пыль.
Подойдя к лейтенанту, Сирокко помогла ему встать.
— С облегчением, Дима, — негромко поздравила она. — Передай Валли, чтобы оставил меня в покое. — И пошла прочь.
— Ловко все вышло, — чуть погодя заметила Габи.
— И все, деточка, с помощью зеркал.
— Сама-то ты как?
— Да чуть тоже в штаны не наделала. Знаешь, от такого и кончить можно. Безумно возбуждает.
— Надеюсь, слишком часто эти фокусы не потребуются.