Титан

Несмотря на нестерпимую жару, без костра было не обойтись. Они даже не стали это обсуждать — Сирокко просто набрала из рюкзака Джина мха и хвороста и принялась сооружать горку. Вскоре уже потрескивал жалкий огонек. Сирокко как могла скупо его подкармливала — пока они с Габи занимались механическим процессом разбивки своего убогого лагеря. Раскатать спальные мешки, достать ножи и сковородки, подобрать пищу для ночной трапезы…

«А славная мы команда», — думала Сирокко, развалившись на спальном мешке и глядя, как Габи крошит овощи в остатки вчерашнего варева. Проворные ее ручки были хороши всем — кроме въевшейся в них бурой грязи. Транжирить воду на мытье подруги уже просто не могли.

Тыльной стороной ладони Габи утерла пот со лба, взглянула на Сирокко и улыбнулась — неуверенной, мерцающей улыбкой, которая тут же ярко вспыхнула, стоило Сирокко улыбнуться в ответ. Один глаз Габи почти скрывала повязка. Черпанув ложкой варево, она шумно отхлебнула.

— Эти редисочные фигульки вкуснее, когда еще хрустят, — сказала она. — Давай тарелку.

Габи начерпала щедрые порции, и обе женщины уселись поесть. Бок о бок — но на расстоянии вытянутой руки.

Вкуснятина была страшная. Прислушиваясь к негромкому потрескиванию костра и постукиванию ложек о деревянные миски, Сирокко наслаждалась покоем. Какое счастье вот так сидеть и ни о чем не думать!

— У тебя соль осталась?

Порывшись в рюкзаке, Сирокко отыскала мешочек, а заодно и две позабытые конфетины, обернутые желтыми листьями. Одну конфетину она сунула в руку Габи — и рассмеялась, увидев, как загорелись глаза подруги. Потом, отставив в сторону тарелку, развернула листья, сунула местный вариант ириски себе под нос и насладилась ароматом. Нет, такую вкуснотищу просто грех съедать сразу. Сирокко откусила половинку — и во рту у нее растекся изумительный вкус засахаренных абрикосов со взбитыми сливками.

Увидев блаженную физиономию Сирокко, Габи чуть не описалась со смеху. Сирокко же, прожевав другую половинку, принялась бросать алчные взгляды на конфетину, которую Габи пока что отложила в сторонку. Габи отчаянно старалась сохранить серьезное лицо.

— Если хочешь приберечь ее до завтрака, придется тебе всю ночь глаз не смыкать.

— Не беспокойся, пожалуйста. Я не хуже тебя воспитана и знаю, что десерт идет после обеда.

Битых минут пять Габи разворачивала конфетину, потом еще минут шесть внимательно ее разглядывала — то и дело беспомощно прыская от уморительных ужимок Сирокко. Та очень похоже изображала сначала коккер-спаниеля за обеденным столом, а затем беспризорника, заглядывающего в окошко пекарни. Когда же Габи наконец сунула конфетину в рот, Сирокко аж задохнулась.

Она так развеселилась, что даже больно стало, — пока она жадно обнюхивала жующий рот Габи, — больно ей стало от внезапного понимания, насколько же мудра вся эта глупость. Габи явно пребывала на седьмом небе от таких знаков внимания; лицо ее раскраснелось от смеха и возбуждения, глаза искрились радостью.

Почему же она, Сирокко, не может просто расслабиться и получить удовольствие?

Наверное, она выдала часть своей озабоченности, так как Габи стала вдруг серьезна. Тронув Сирокко за руку, она настойчиво взглянула на подругу, затем медленно покачала головой. Обе молчали, не отваживаясь заговорить, но все существо Габи лучше всяких слов сообщало: «Тебе незачем меня бояться».

Сирокко улыбнулась. Габи тоже. Вычерпывая остатки варева, они держали тарелки у самых ртов и не заботились о застольных манерах.

Но все уже было по-другому. Габи молчала. Вскоре руки ее забила дрожь, и тарелка загрохотала по ступенькам. Она рыдала, захлебываясь слезами, а когда Сирокко положила ей на плечо руку, слепо за нее ухватилась. Подтянув колени к самому подбородку, Габи спрятала лицо на груди у Сирокко — и безутешно рыдала.

— Господи, больно… так больно…

— Не держи в себе. Поплачь. — Сирокко прижалась щекой к коротким черным волосам, которые уже можно было слегка взъерошить, затем приподняла лицо Габи за подбородок и стала искать для поцелуя свободное от повязок место. Совсем собралась было чмокнуть Габи в щеку, но в самый последний момент, неожиданно для себя самой, вдруг поцеловала ее в самые губы. Влажные, теплые.

Громко шмыгая носом, Габи долго-долго смотрела на подругу. Потом снова спрятала лицо.

Зарылась носом во впадину у ключицы и застыла. Ни дрожи, ни рыданий.

— Почему ты такая сильная? — спросила она. Глухой голос звучал близко-близко.

— А почему ты такая храбрая? Ты же мне без конца жизнь спасаешь.

Габи покачала головой.

— Нет, я серьезно. Если б я не могла сейчас на тебя опереться, я просто бы спятила. А ты даже не плачешь.

— Я так просто не плачу.

— Изнасилование — это что, так просто? — Габи снова настойчиво искала глаза Сирокко. — Проклятье, меня боль совсем измучила. Мне больно от Джина и больно от тебя. Не знаю, от кого больнее.

— Габи, я охотно занялась бы с тобой любовью — только бы тебе не было так больно. Но меня тоже мучает боль. Физическая.

Габи опять покачала головой.