Титан

— Мне придется осмотреть вашу сумочку, — потребовал он.

Диана почти презрительно кинула ему свой роскошный кошелек.

— Я не собираюсь покушаться на своего старого друга, — сказала она. — В кошельке нет ничего кроме туши для ресниц и мелких денег. Губной помады и румян там нет. Моему лицу они не нужны. — Она снова обернулась к Нику. — Хотя я должна наконец признаться, что много лет назад пыталась убить тебя. Вы так и не узнали, кто застрелил Рода Нормана?

— Пуля предназначалась для меня, не так ли?

— Да. Тогда я тебя ненавидели за все, что ты со мной сделал. Ты достоин был этой ненависти. Но моя ненависть умерла, когда я увидела тебя в той нацистской тюрьме. С течением времени понимаешь, что такие чувства, как ненависть, сильно надоедают. Кстати, я отправила убийцам Нормана письмо, в котором просила вернуть мои деньги, так как они дали осечку. Мне даже не ответили.

— Зачем было тратить деньги на мое убийство? На свете есть немало охотников разделаться со мной бесплатно. И этот список возглавляет мой бывший зять.

— Ты смело можешь вычеркнуть из этого списка мое имя. Теперь сохранение твоей жизни отвечает моим интересам.

Рене вернул ей кошелек.

— Все нормально, Ник. Только тушь и мелочь.

— Так вы оставите нас одних? — спросила Диана.

Рене направился к двери.

— Мы будем на кухне, — сказал он, и все трое вышли.

Диана села за круглый деревянный стол, накрытый кружевной скатертью. На нем стоял маленький радиоприемник.

— Ты поверил тому, что я им говорила? — начала она. — Что я умираю и хочу поэтому повидаться с тобой?

— А что, не надо было? — спросил он, садясь напротив нее.

— Все зависит от того, не умерла ли в тебе еще романтика. Не умерла, Ник? Много лет назад ты сказал, что любовь — это самое главное в жизни. Ты все еще веришь в это?

— Да.

— Ты сказал еще, что наша с тобой любовь будет длиться вечно. По-моему, ты тогда сказал это, не подумав.

— Надеюсь, ты пригласила меня во Францию не для того, чтобы обсуждать наши любовные воспоминания?

— Не скажи! Для меня это очень важно, Ник. Ты даже представить себе не можешь, как часто ты мне снишься. Ты просто преследовал меня в снах в течение многих лет. Я все еще люблю тебя. Глупо, да? Глупо, что человек может оказывать такое воздействие на другого. Мы, люди, и вправду очень странные создания. — Она немного помолчала. — Скажи, Ник: а я еще оказываю на тебя какое-нибудь воздействие? — Она грустно засмеялась. — Ладно, не трудись отвечать. Мой бизнес сделал меня настоящим экспертом в любви. Мужчины влюбляются и остывают. Только женщина способна на любовь до гроба. Это мой крест, Ник. И моя слабость. Я любила тебя все эти годы. Даже тогда, когда думала, что ненавижу. Отчасти я пригласила тебя в Париж до того, чтобы сказать это. Думаешь, не стоило из-за этого ехать?

Она говорила спокойным, убеждающим тоном. Он сам удивился тому, насколько сильно его тронули ее слова.

— Нет, — сказал он. — Может, и стоило.

— Ты был счастлив с Эдвиной?

— Очень. О мужчинах ты, конечно, можешь отзываться цинично, Диана, но знай: Эдвину я любил так, как ты говоришь, что любишь меня. Ее уже нет со мной, но я все еще люблю.

Она теребила ремешок своего кошелька.

— Выходит, — сказала она, — все эти годы мы двигались с тобой в противоположных направлениях. Я любила тебя, а ты любил Эдвину. Но я думаю, что именно это и делает жизнь интересной: противоречия. И тут самое время перейти к другой причине, заставившей меня пригласить тебя в Париж. Ты кое-что должен мне, Ник, и я собираюсь предъявить счет. Не из злобы и не из мести. Все это во мне давно умерло. Просто из чувства справедливости.

— Что я тебе должен?

— Нацисты поносят тебя в своей печати, — уклончиво начала она.

— Что с того? Американцы поносят меня в нашей печати.

— Доктор Геббельс называет тебя Титаном смерти. Он говорит, что войну спровоцировали ты и Черчилль. Он заявляет, что вы заработали на войне сотни миллионов. Это правда, Ник?

— Естественно, я делаю деньги. По-моему, едва ли найдется предприниматель, кроме разве что производителя игрушек, который бы не делал деньги на этой войне. И, знаешь… Гляжу я на твое норковое пальто и думаю, что ты тоже неплохо устроилась. Кстати, я удивляюсь, как у тебя хватает смелости носить его на людях?

Она пожала плечами:

— Здесь меня считают экзотической личностью, у которой всегда свой стиль. Парижане простят всякого, что бы он ни делал, если у него есть свой стиль.

— Но когда война кончится, не думаю, что они будут столь же снисходительны. Особенно когда узнают, откуда у тебя эти деньги.