Титан

Великий князь Кирилл Владимирович оказался настоящим гигантом — по меньшей мере, на четыре дюйма выше Ника — и одной из самых ярких личностей, с которыми до сих пор жизнь сталкивала молодого американца. Безупречно одетый, статный, с военной выправкой, аккуратно подстриженной седой бородкой, красивым умным лицом, начальственной осанкой и одновременно изящными манерами. Как и все представители русской знати, он отлично говорил по-английски. Молодой американец подробно объяснил цель своей миссии, а когда упомянул о девяти миллионах долларов, слушавший его великий князь чуть нахмурился. Он был осторожен и не высказывал пока своего личного мнения.

— Сегодня днем я увижусь с его величеством, — сказал он, — и мы обсудим с ним этот вопрос. Благоволите прийти ко мне завтра утром… — После некоторого колебания он вдруг сказал: — Нет, лучше сделаем иначе. Вы свободны сегодня вечером?

— Да, сэр.

— Жена устраивает небольшой вечер для дочери. Приходите. У вас будет возможность поближе познакомиться с петербургской жизнью, и я дам вам ответ его величества. Не буду скрывать; нам крайне необходим этот корабль с оружием. Поэтому медлить с решением вопроса не будем.

Ник поднялся со своего места:

— Благодарю вас, сэр. С удовольствием приду. Где вы живете?

Великий князь удивленно посмотрел на американца, словно хотел сказать этим, что каждый знает, где он живет.

— На Мойке. Спросите любого извозчика. Не думаю, что вы будете испытывать трудности в поисках моего дома.

Действительно, дом великого князя Кирилла трудно было бы не заметить. Он был расположен на красивой набережной реки Мойки, рядом с юсуповским дворцом. Его бледно-желтый фасад со стройным рядом палладийских колонн был гораздо менее цветистым, чем многие другие здания, виденные Ником, построенные в стиле барокко или рококо. Он подъехал на извозчике и окинул восторженным взглядом этот четырехэтажный, освещенный вечерним летним солнцем дворец, в сравнении с которым особняк Альфреда Рамсчайлда походил просто на уборную во дворе. Ник взошел на крыльцо и позвонил. Он был встречен лакеем в парике и шелковых гетрах. Этот слуга словно перенесся сюда из XVIII века.

Впечатление это осталось, когда Ника повели вверх по огромной мраморной лестнице, которая была точной копией знаменитой Королевской лестницы Версаля. Дворец, выстроенный в 1719 году, был призван вызывать восторг и восхищение. Стены лестницы взмывали вверх футов на шестьдесят к величественному расписному потолку, где боги и богини сплелись в мифологических танцах на фоне лазоревого райского неба. С потолка свешивалась самая большая хрустальная люстра из всех, когда-либо виденных Ником. Поднявшись по лестнице вместе с Ником, лакей провел его в красную гостиную, потолок которой был украшен искусно выполненным неопомпейским рисунком на золотом листе; в самом центре сверкающего, отражающего свет пола был выложен красивый и замысловатый, круглый по форме рисунок в лучших традициях инкрустации по дереву. Высокие дверные коробки сами по себе были небольшими мраморными произведениями искусства, с маленькими колоннами и фронтонами. На стенах, обтянутых красным шелком, висели творения итальянских мастеров XVII века. Глаза Ника становились все шире и шире по мере того, как лакей распахивал перед ним двери очередной гостиной, которая была больше и роскошней предыдущей, и каждая была заполнена такой мебелью и такими предметами искусства, ради которых любой музейный хранитель, не задумываясь, пошел бы на убийство. Везде на изящно инкрустированных столах из дерева, на флорентийских столиках pietra dura были разложены и расставлены ониксы, жадеиты, малахиты, драгоценные брелоки и усыпанные камнями табакерки, очаровательные шкатулки и картинные рамы Фаберже. Ник увидел даже блюдо из слоновой кости, наполненное неограненными алмазами и рубинами. Это великолепие потрясало и, учитывая ситуацию в Петрограде, было просто вызывающим.

Проходя через огромную ротонду, в середине которой стояла обнаженная Диана работы скульптора Кановы, Ник услышал приглушенный звук фонографа. Музыка была современной. Джазовый оркестр играл «Александр рэгтайм бэнд». Ник едва удержался от радостного возгласа: за полмира от Нью-Йорка — знакомая мелодия! Лакей повел его по длинному коридору, вдоль стен которого стояли скульптуры, и музыка звучала отчетливее и громче. Проходя мимо одной из открытых дверей, Ник остановился и спросил лакея по-русски:

— Что это?

— Театр, сэр.

Ник заглянул внутрь и действительно увидел самый настоящий театр: позолоченные балконы с херувимами, в полную величину сцена, окруженная позолоченным бордюром, обитые шелком кресла для оркестра на сто пятьдесят человек. Домашний театр, эта прихоть какого-нибудь предка великого князя, жившего в начале XIX века, был настолько экстравагантным явлением, что у Ника просто не было слов.

— Перед войной, — как ни в чем не бывало говорил лакей, — мы давали по нескольку представлений в неделю.

Онемевший Ник только кивнул. Они двинулись по коридору дальше.