Титан

— Ты выглядишь сегодня прекрасно, ханум, — обратился он к ней на турецкий манер, как иногда предпочитал делать.

— Фикри-ханум и я нашли здесь ванну, — сказала она, улыбаясь. — Это было наше первое купание за неделю! Просто восхитительно!

— Я знаю, что тебе нелегко приходится. Именно тебе, американке, привыкшей к роскоши. Но ведь тебе хорошо?

— Хорошо? Я никогда еще не была так счастлива! Знаешь, мне кажется теперь, что если бы я была мужчиной, то избрала бы военную профессию, как ты. И, если я не ошибаюсь, ты тоже никогда не был более счастлив, чем в эти дни.

Он улыбнулся ей, а она в ту минуту любовалась им.

— Ты умная женщина, моя Диана. Пойдем, я покажу тебе кое-что замечательное.

Он поднялся из-за стола и подошел к ней. Она встала, он обнял и поцеловал ее.

— Мой милый, — прошептала она. Я так по тебе соскучилась!

— Сегодня мы будем заниматься любовью. Но сначала ты должна увидеть кое-что из того, за что я воюю.

Они вместе вышли из столовой с низким потолком, прошли гостиную, обставленную дешевой викторианской мебелью поразительного уродства, вышли на веранду, где Фикри, полковник Ариф и с полдюжины высших офицеров армии Кемаля отдыхали и курили. Кемаль подвел ее к своему запыленному «бенцу» и распахнул для нее дверцу.

— Здесь совсем близко, — сказал он, устраиваясь за рулем.

Ключи зажигания всегда были на месте, ибо никому из турок в здравом уме просто не могла прийти в голову мысль угнать автомобиль гази. Он завел двигатель, и машина поехала. Стоял прохладный вечер, в небе висела почти полная луна и в чистом воздухе Анатолийских гор мерцали звезды.

— Видишь Млечный Путь? — спросила она, показывая рукой в небо. — Разве это не красиво?

— Так же красиво, как твоя кожа, моя Диана, — ответил он с улыбкой.

Лишь в устах немногих мужчин этот грубоватый комплимент не прозвучал бы смешно. В устах Мустафы Кемаля-паши с его мягким, низким голосом эта фраза прозвучала волшебно.

Спустя минут двадцать он остановил машину возле развалин древнего греческого храма Артемиды в Сардисе. В бледном лунном свете расколотые мраморные колонны светились особенным, загадочным светом.

— Вот тебе и причина того, что греки считают часть Анатолии принадлежащей им по праву, — сказал он, выходя из машины и обходя ее кругом. — Когда они построили этот храм в третьем веке до нашей эры, это действительно была часть греческой империи. Но рассуждения греков смешны так же, как смешны заявления синьора Муссолини о том, что Анатолия и Англия принадлежат Италии на том основании, что когда-то это тоже были провинции Римской империи. Да, греки построили здесь свой храм, но теперь это наше, турецкое наследие. Я просто хотел, чтобы ты посмотрела на это.

Он помог ей выйти из машины и в течение следующего получаса водил по освещенным луной развалинам, восхищая своим знанием древней истории и греческой архитектуры. Когда он остановился, чтобы закурить, она сказала:

— Ты удивляешь меня. И с каждой минутой все больше.

— Почему? — спросил он, выпуская дым. — Потому что я могу хладнокровно убивать и одновременно ценить красоту?

— Да, примерно так.

— Каждая личность или, вернее, каждая интересная личность многогранна. Это похоже на то, как если бы в одном человеке жило сразу несколько разных людей. Во мне, например, есть что-то от женщины. По временам эта женщина побеждает во мне мужчину. Я даже занимался любовью с мальчиками. Это тебя шокирует, не так ли?

— Это меня возбуждает.

— Но когда я с тобой, ханум, я до мозга костей мужчина.

Он бросил окурок на мозаичный пол храма, придавил огонек ботинком, обнял Диану и стал ее целовать.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Следующее утро принесло с собой известия, которых Кемаль ждал. Война окончилась. Генерал Гаджанести со своим штабом сбежал в Афины, бессердечно бросив своих солдат в Турции на произвол судьбы. Грабежи и убийства захлестнули древний греческий квартал Смирны. Наступило время Кемалю триумфально въехать в город, принимая аплодисменты соотечественников и всего мира.

Он ликовал. Взбежал на второй этаж виллы и ворвался в спальню Дианы. Она сидела на кровати и читала лондонскую «Таймс» трехдневной давности, доставленную курьером из Смирны.

— Свершилось! — воскликнул он, подходя к кровати и садясь возле Дианы. Он был настолько возбужден, что даже забыл снять с головы свою темно-серую шерстяную феску. — С греками покончено! Завтра утром я въезжаю в Смирну!

Еще несколько минут назад, узнав обо всем, Диана радовалась бы не меньше Кемаля, но теперь что-то ее настолько шокировало, что ей пришлось искусственно выражать свой восторг.

— Это… прекрасно, милый.

Кемаль был слишком счастлив, чтобы обратить внимание на ее тон.