Титан. Фея. Демон

— Он больше похож на дирижабль, но он не дирижабль, потому что не имеет жесткого скелета. Сейчас я его позову, и ты сама убедишься. — Приложив два пальца к губам, он просвистел длинный и замысловатый мотив с необычными музыкальными паузами.

— Он его зовет, — сказала Сирокко.

— Слышала, — отозвалась Габи. — Как ты?

— Нормально. Только скоро, кажется, поседею.

Сверху донеслась ответная серия трелей, затем несколько минут ничего не происходило. Они ждали.

Наконец слева в поле зрения начал вплывать Свистолет. Располагаясь в 300–400 метрах от края обрыва, он двигался параллельно ему, но даже с такого расстояния видна была только его часть. Свистолет казался твердым синевато-серым занавесом, который постепенно заслонял им обзор. Наконец Сирокко заметила глаз. Кельвин снова засвистел — и глаз, какое-то время бесцельно покрутившись, в конце концов их нашел.

— У него слабое зрение, — пояснил Кельвин.

— Тогда лучше бы держаться от него подальше. Где-нибудь в соседнем округе.

— Этого будет недостаточно, — возразила потрясенная Габи. — Он тебя и в соседнем округе ненароком задницей заденет. Надо мотать в соседний штат.

Нос уже исчез, а Свистолет все продолжал скользить мимо. Скользить. Мимо. Все мимо и мимо. Все скользить, и скользить, и скользить. Казалось, ему конца не будет.

— Куда он собрался? — спросила Сирокко.

— Ему нужно время, чтобы остановиться, — объяснил Кельвин. — Скоро он развернется как надо.

Сирокко и Габи наконец присоединились к Кельвину на краю обрыва, не желая упустить деталей захватывающего действа.

От начала до конца пузырь по имени Свистолет составлял добрый километр. И для полного сходства с увеличенной копией германского цеппелина «Гинденбург» ему не хватало только свастики на хвосте.

Впрочем, нет, решила Сирокко. Не только. Воздушные корабли составляли ее хобби, она даже активно участвовала в проекте НАСА по сооружению одного дирижабля размером почти со Свистолет. И, тесно сотрудничая с инженерами проекта, достаточно близко познакомилась с чертежами LZ-129.

Форма была та же самая: вытянутая тупоносая сигара, суживающаяся почти до острия на корме. Внизу даже болталось что-то вроде гондолы, хотя заметно ближе к корме, чем у «Гинденбурга». Цвет был совсем не тот — и фактура поверхности тоже. Не просматривалось никакой связующей конструкции; Свистолет был гладким, как старые дирижабли Гудериана. Только теперь, на свету, Сирокко заметила, что поверхность пузыря маслянистая и что поверх основного синевато-серого тона он переливается всеми цветами радуги.

А еще у «Гинденбурга» не было шерсти. А у Свистолета была — по всему поперечному брюшному гребню. Гуще она росла в середине, а ближе к краям оставалась лишь скудная синеватая поросль. Под центральным узелком, или гондолой, или как там это называлось, висел пучок нежных щупалец.

Наконец — глаза и хвостовые плавники. Заметив один боковой глаз, Сирокко решила, что должны быть еще. Вместо четырех несущих поверхностей у Свистолета были всего три — две горизонтальные и одна рулевая. Сирокко видела, как все три гнутся, пока чудовищный пузырь пытался развернуться к ним носом, одновременно убирая назад половину своей длины. Плавники были тонкими и прозрачными, как крылья махового порхача О'Нила, а гибкостью не уступали медузе.

— И ты… гм, ты с этой дулей общаешься? — спросила она у Кельвина.

— Очень даже. — Доктор радостно улыбался пузырю. Таким счастливым Сирокко его никогда не видела.

— Значит, язык выучить несложно?

Кельвин помрачнел.

— Нет, не сказал бы.

— Ты здесь уже… сколько? Семь суток?

— Я же сказал — я знаю, как с ним разговаривать. И еще кучу всякой всячины про него знаю.

— Так как же ты это узнал?

Вопрос Кельвина явно озадачил.

— Когда проснулся, я уже все знал.

— Как-как?

— Просто знал — и точка. Когда я впервые его увидел, я уже все про него знал. Когда он ко мне обратился, я понял. Просто, как дважды два.

Про себя Сирокко не сомневалась, что никакие тут не дважды два. Но Кельвин явно не жаждал дальнейших расспросов.

Добрый час ушел на то, чтобы Свистолет как следует развернулся, а затем аккуратно пододвинул свой нос к самому краю обрыва. В течение всей операции Габи и Сирокко понемногу пятились назад. Малость полегчало, когда они увидели его рот. Это оказалась метровая прорезь в двадцати метрах над передним глазом — смехотворно маленькая для существа Свистолетовых габаритов.

Немного ниже рта было еще отверстие — сфинктер — служившее одновременно клапаном для сброса избыточного давления и свистком.

Изо рта вылезло что-то твердое и продолговатое — и потянулось к земле.

— Пойдемте, — поманил их Кельвин. — Пора на борт.

Ни Габи, ни Сирокко даже в голову не приходило воспользоваться подобным транспортом. Они лишь немо вытаращились на Кельвина. Тот сначала казался раздосадованным, затем снова заулыбался.