Титаномахия. Том первый

Размышляя, пока принимала душ: «Я всё опасалась до этого, пока мы все эти дни играли в бисер, как бы он в меня не проник. И не началось! Все эти истерики ревности, грызня на кухне, стирка, глажка, готовка и прочая ересь, от которой я уже так устала, пока жила с Ахиллом фон Ган в браке, — размышляла Елена, намыливая гелем тело. — Именно из-за этого-то с ним окончательно и рассталась. Когда он не просто приревновал меня к Удаву, но припёр к стенке. Буквально — к мачте! А ночью, когда я решила, что юнга уже достаточно наказана и прощена, Ахилл снова закатил сцену ревности и выгнал из дома. Отправил жить к матери, как я сказала Ганеше. А на самом деле — послал меня к такой-то матери! Вышвырнув в окно все вещи. Слава богу, что я всё же смогла оправиться. Но никогда, никогда я больше не выйду замуж! Ни за кого! Что угодно, только не это! Пытка!»

И как только Елена вышла из ванной, вытирая полотенцем голову, Банан не дал ей одеться и снова повалил на кровать.

— Я хочу доказать тебе, что ты — обнажённая — невероятно прекрасна!

— Что ты делаешь? — попыталась Елена остановить его пассивным бунтом, замерев под ним. Как и учил её Лев Толстой «непротивлению злу насилием». Но в её случае — «непротивление злом насилию». Как и учил жену Толстой. И вывел из этого «непротивления» жены целую систему.

— Именно то, что и должен делать парень с девушкой, которую он любит. Чтобы склонить её — под собой — на брак! — усмехнулся Банан, столкнувшись с её «толстовством» лицом к лицу. — И она, как честная и порядочная девушка, должна будет теперь принять его «горячее предложение».

— По горячим следам? — усмехнулась Елена, после душа уже полностью придя в себя. И успела пожалеть о том, что у них случилось. — Когда я напишу на тебя заявление в полицию?

— А не пороть горячку! Иначе я больше не буду тебя об этом даже спрашивать, продолжая доказывать и доказывать искренность своих намерений на тебе жениться! Утром и вечером. Пока ты окончательно с этим не согласишься.

— Ты что, хочешь сказать, что теперь я — твоя невеста? — не могла Елена поверить в это «очевидное-невероятное» предложение руки и сердца.

— Да! И я готов приехать к твоей матери и официально объявить ей о нашей помолвке, — сделал Банан серьёзное лицо Аполлона. Мол, всё серьёзно! — А если Леда после этого выгонит тебя из дома, я готов снимать для нас эту студию столько, сколько потребуется.

И Елена поняла, что он её поймал: «Доигралась!»