Титановый бардак

— Мне кажется, это потому, что все, что они раньше предлагали, было — по сравнению с текущей ситуацией — чем-то малозначительным. Зато они смогли доказать, что ошибаются они в прогнозах исключительно редко.

— Именно это меня и настораживает: на делах незначительных они завоевали доверие, причем близкое к абсолютному. А не было ли это все лишь подготовкой к тому, чтобы в критический момент мы, доверившись им, совершили величайшую ошибку?

— Как любит говорить эта сумасшедшая авиаторша, если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.

— А если они просто ошибаются?

— Возможно. Но возможно, что и мы ошибаемся. Если они ошиблись, они за ошибку готовы ответить. А мы готовы?

— Мы за свои ошибки каждый день отвечаем… ты прав. Приказ по пограничникам разошли сегодня же, а я постараюсь до конца недели разобраться с армией. Ведь если они правы…

— Я все же думаю, что они правы.

— Даже если они правы, то меры предпринимать нужно все же постепенно, а то недолго и до бунта генералов докомандоваться…

Война — это, конечно, штука неприятная, однако заботу о прокорме тоже забывать не годится. Так что первого мая на белорусские поля вышли трактора. Много тракторов, заметно больше, чем в год предыдущий: крестьяне с новых территорий увидели разницу в урожаях на полях колхозных и частных, и массово в эти колхозы стали записываться. Ну а ожидания новых советских граждан нужно оправдывать, так что тракторов в поля вывели даже больше, чем требовалось для пахоты и сева «в нормальных условиях».

Во-первых, чтобы посевную провести побыстрее. Во-вторых, чтобы помочь крестьянам и личные огороды распахать. Да и погода располагала к раннему севу: уже первого днем температура приблизилась к десяти градусам, а единственная ночь, когда температура упала ниже нуля, была со второго на третье — зато днем она поднялась уже до двенадцати. А десятому, когда посевная практически закончилась, дневные температуры приблизились уже к двадцати, что давало мужикам надежду на ранний и высокий урожай…

Но Пономаренко заботился не только о хлебе насущном, он и о пище духовной явно не забывал. Каждый день почтовые самолеты доставляли свежую прессу из Бреста (куда железную дорогу успели перешить на российскую колею и по ней газеты доставлялись сюда из Минска) в Белосток, Гродно и Вильно. А вечерами эти же самолеты везли в Брест письма из окрестных городов. Опять же, пассажирское авиасообщение между городами стало довольно оживленным, так что только на аэродром Бреста ежедневно садилось (и потом улетало) свыше десятка «деревянных этажерок».

Конечно, местные крестьяне самолетами пользовались нечасто, но вот прикомандированные механизаторы авиации не чурались, настолько не чурались, что Пантелеймон Кондратьевич решил в республике строить собственный авиазавод — так как поставок машин «из Союза» не хватало просто катастрофически. И единственное, что не давало ему эту затею реализовать, было категорическое нежелание сотрудников Девятого управления выделить ему необходимое оборудование. А без оборудования самолет не построить, и пример Харьковского авиазавода был тому наглядным подтверждением. То есть «не построить» касалось лишь машин Лукьяновой, но строить «дендрофекальные самоделки» у Первого секретаря Белоруссии даже мысли не возникало. Так что пока основные усилия в части индустриализации прикладывались на других направлениях. Но сама индустриализация не останавливалась ни на день, и в этом множество «прикомандированных» оказывали весьма заметную помощь.

И не только в индустриализации: приехавшие в республику молодые парни и девчата с удовольствием показывали фильмы в деревнях и городах, используя захваченные кинопередвижки, концерты постоянно организовывали…

Начиная с середины марта пятый экспериментальный завод работал круглосуточно и без выходных, хотя продукцию он выдавал несколько «специфическую»: «верхнеудинскую» версию бомбардировщика Архангельского. Прежде всего, на хранящихся в глубоких подземельях завод планерах носовой фонарь и колпак пилотской кабины заменялись на более аэродинамические конструкции, а затем на самолет устанавливались моторы. Турбовинтовые моторы Люльки, мощностью по тысяче триста сил. А к моторам прилагались разработанные под руководством Ветчинкина пропеллеры «с эффектом Бартини», то есть сдвоенные и вращающиеся в разные стороны. В результате скорость самолетов выросла до почти шестисот километров в час, а грузоподъемность даже слегка превысила три тонны.

Внутри самолета в бомбовом отсеке устанавливался специальный механизм, позволяющий скинуть сотню бомб по двадцать пять килограмм каждая примерно за четыре секунды, а под крыльями появились пилоны, на которых можно было повесть еще четыре бомбы по центнеру каждая — так что бомбардировщик получился могучим. Ну а так как моторный завод в Омске нужных двигателей выпускал уже по десятку в сутки, то и число машин быстро росло.