Титановый бардак

— Да нет, это была и Иванова рота особая, командовал ей ротмистр Скорохватов — вот его людей скорохватами и прозвали. А так-то да, рота та как раз разведкой занималась да языков от врага таскала.

— А вы не знаете, что с поручиком этим случилось? Я слышал, что он вроде до конца войны был жив и здоров.

— Мне это неведомо, но вы можете у самого Скорохватова спросить, он наверняка знает.

— Так, а этот Скорохватов где?

— Сейчас вроде как на Соловках. Но вы же ОГПУ? Вам-то с ним встретиться несложно будет.

Разговор с Василием Федоровичем Скорохватовым, которого через две недели доставили в Боровичи, оказался для Петрухи очень непростым: экс-ротмистр к представляемой Петей организации относился очень специфически и даже не старался это скрывать. Но спустя всего лишь неделю он все же скатался с Петром в «командировку» в Ленинград и вернулся оттуда с совершенно другим отношением к Петиному предложению. Правда, по поводу Лаврова многого он сообщить не смог:

— Насколько я знаю, в конце восемнадцатого он уехал в Верный, там у него вроде как родственники были, а вот далее судьба его мне неизвестна. Одно знаю точно: к Колчаку он не пошел, считая его откровенной мразью.

— А вы? Я насчет Колчака.

— Я понимаю, что дело мое вы не читали.

— Мне это неинтересно, я сужу о людях по делам, а не по бумагам.

— Да уж… просто я знал куда как больше, чем Лавров, а потому считаю, что он к Колчаку был слишком снисходителен. Вам такого ответа достаточно?

— Вполне. А сейчас о делах: есть мнение, что в Пскове кое-кто ведет себя не слишком вежливо…

Весь ноябрь погода стояла удивительно теплая: только в ночь с двенадцатого на тринадцатое случился морозец около минус пяти, но уже тринадцатого днем температура поднялась до плюс семи. С осадками тоже было странно: после сильного дождя второго числа до пятнадцатого вообще не выпало ни капли, а следующий сильный дождь начался лишь двадцать седьмого. И вот под этим холодным дождем два человека неторопливо прохаживались по единственной относительно чистой улице древнего Пскова.

— Петр Евгеньевич, вы были абсолютно правы, этот, извините, товарищ Поличкевич действительно редкостная мразь. Но вы уверены, что сами хотите с ним разобраться?

— Василий Федорович, вы мне все же показали и рассказали всё, но если я не попробую, то как могу быть уверен, что удар освоил? А Вацлав Феофанович мне кажется исключительно подходящим манекеном. Тем более, что вы сказали, что сможете меня подстраховать.

— Вероятно в лагере я сильно отстал от быстрых изменений в русской речи: вы вроде всё понятно говорите, но слова все же используете по-новому. Когда вернемся, вы мне не посоветуете подходящего учителя? А то если в работе возникнет недопонимание… Да, я… подстрахую: в любом случае после такого удара он сознание потеряет и расслабится. Главное, чтобы вы слишком слабо не ударили, а сильно — ну, останется синяк небольшой, да и то если удар сердце не остановит, а даже если вы и ребра сломаете… хотя через пальто это кожаное даже вам так не пробить. Впрочем… Миронов и сквозь полушубок пробить мог.

— Вы и от моды отстали: краском от офицера отличается тем, что ходит в шинели нараспашку… а вот и он, кстати, идет. Интересно, он в монастыре губотдел ОГПУ разместил потому что тут дорожки мощеные?

— Тут ОГПУ разместили еще в двадцатом, если не ошибаюсь. Ну, удачи вам!

Вацлав Феофанович в губотдел шел в наилучшем расположении духа: этого старикашку из пограничной стражи удалось спихнуть в цепкие лапы Мессинга, и даже если тот ничего не накопает, должность начальника Псковского погранотряда у него уже не отберут. Конечно, работать сразу на четырех должностях…

Додумать эту мысль начальник Псковского губотдела ОГПУ не успел: шедший навстречу чекист поскользнулся на мокрой мостовой и, взмахнув руками чтобы сохранить равновесие, несильно ударил товарища Поличкевича в грудь. Извинился и пошел дальше, но Вацлав Феофанович вдруг понял, что дышать у него теперь не получается. И это было его последней мыслью…

— Я все же вас не понимаю, — уже в поезде недовольно прокомментировал «мероприятие» Скорохватов. — Теперь эту мразь похоронят с почестями, еще его именем улицу какую-нибудь назовут или даже город переименуют.

— Не волнуйтесь, Василий Федорович, ничего его именем не назовут. И даже почестей на могилку не принесут: у Станислава Адамовича на столе уже лежат очень интересные материалы по контрабанде через Псковскую таможню. И по тому, кто эту контрабанду крышевал.

— Вы насчет учителя нового русского языка все же озаботьтесь. А по контрабанде… вы меня научите, как такие материалы находить?

— Видите ли, господин ротмистр, кто-то из великих говорил, что революции задумывают идеалисты, совершают их фанатики, а плодами пользуются отпетые мерзавцы. А мерзавцев возможно победить лишь их же оружием, так что моя задача — перемерзавить мерзавцев. И я вас этому научу, если вы согласны стать таким мерзавцем.

— Тайным Робин Гудом точнее. Я согласен.

— А вы знаете почему Робин Гуд грабил только богатых? Потому что у бедных было нечего взять…