— Ольга Дмитриевна говорит, что ей неважно, какого цвета кошка, для неё важно, чтобы кошка ловила мышей.
— Причём здесь кошки?
— Я тебе могу составить список на несколько десятков страниц из того, что стране очень полезного сделали эти дворяне и офицеры. И Глеб может составить списочек не меньший. Одних только электростанций они изготовили почти треть по общей мощности из того, что в планах пятилетки намечено было, причем всего за три года изготовили, про картошку я уже сказал, и про лекарства тоже. Сейчас половину строек металлургических заводов именно Боровичи обеспечивают огнеупорами, сокращая необходимость закупок по этой статье за границей втрое — и практически всё из перечисленного делается, точнее управляется этими самыми дворянами и офицерами. Хотя и непосредственно делается тоже. Может, нам стоит забыть, что они были дворянами и офицерами, и рассматривать лишь наносимую ими Советскому Союзу пользу?
— Наносимую пользу?
— Извини, это я у них набрался… звучит забавно, вот и прилипло выраженьице.
— Действительно забавно, но по сути-то верно. А как с ценами на картошку…
— Ольга Дмитриевна предупредила, что из ожидаемых пяти миллионов тонн три с половиной вырастят мужики на приусадебных участках, но вырастят если сочтут это выгодным, а для этого и цену надо объявить заранее. Они мужикам какой-то новый сорт собираются выдать для посадки, у которого урожаи будут до тридцати тонн с гектара. В прошлом году они его как раз на Псковщине испытывали…
— А почему в колхозах этим сортом поля не засеяли?
— По её словам он не годится для машинной уборки. То есть если машинами его собирать, то картошка побьется и быстро гнить начнет, так что в поля — только Лорх. А огороды частнику они тоже тракторами распашут… поэтому я считаю, что владимирские трактора у Девятого управления забирать нельзя: эти ребята считать умеют куда как лучше, чем мы вместе со всем нашим Госпланом, да и трактористы в Управлении уже обученные есть, так что у них эти трактора пользы принесут куда как больше.
— Мне тем более непонятно: как Феликс мог учредить это управление? Это столь же вероятно, как если бы он подписал себе расстрельный приговор…
— К сожалению, выкопать его и допросить мы уже не можем, да, в принципе, это и неважно. Учредил — и учредил, а мы просто будем пользоваться этим его наследством.
— А как пользоваться-то, если мы не знаем, чем они там занимаются и что получится в результате? Они же не говорят…
— Да, зато они делают. И они говорят что получается. И когда получается, а то, что они не говорят о том, что не получается — это неважно. Пока неважно, тем более что они все что делают, делают… как там Ольга Дмитриевна говорила, «своими силами»?
— Ну ладно, соглашусь с тобой. Тоже «пока», но за результатами их работы будем следить очень пристально. И если что-то будет не так…
Сергей Васильевич Сенявин еще полтора года назад считал свою жизнь законченной и единственное, что удерживало его от греха самоубийства, было осознание того, что дочь, после неминуемой смерти Зои — супруги Сергея Васильевича — в одиночку просто не выживет. Однако именно тогда его посетил старый сослуживец, уже год как вернувшийся в Россию, и предложил, как он высказался, «одержать победу над судьбой». Сначала — излечить Зою от туберкулеза с помощью новейшего советского лекарства, а затем — после трехмесячного обучения где-то в России — вообще перебраться на другой конец света. В очень неплохой должности с приличной зарплатой и с огромными перспективами.
Привезенный старым приятелем препарат буквально вернул Зою к жизни (хотя тот и предупредил, что одного флакона для полного излечения категорически не хватит и лекарство придется принимать еще несколько месяцев), так что полковник (бывший полковник) «в качестве платы за лекарство» поехал в большевистскую Россию. Но там — по крайней мере в военном городке, где его «обучали» — он собственно с большевизмом и не встретился. Ну да, офицеры ходили в непривычной форме, но не боялись называть себя именно офицерами (хотя не «господами», а все же «товарищами»), гордо носили царские ордена.
А вот обучали Сергея Васильевича «странному»: в основном — испанскому языку, причем не просто испанскому, а особому «аргентинскому диалекту». Что было в общем понятно, ведь дальнейшая его работа и планировалась почему-то именно в Аргентине. А почему там — это Сергей Васильевич понял, уже добравшись до Буэнос-Айреса: там было много мяса. Очень много, настолько много, что аргентинцы даже правительства иногда свергали, если эти правительства плохо заботились о его продаже за границу.