Титановый король

Мать вновь косится на отца. Тот хмыкает. Хлопает себя по карманам. И вытаскивает…

– Это что? Повестка?

– При универе, насколько тебе известно, военная кафедра. Но если ты не в универе – будь добр. Отдавай долг родине.

– Я не хочу служить.

– А я тебе о чем? – хмыкает отец. – В общем, так, завтра собираешь все бумажки и дуешь в деканат. Тебя левым числом восстановят. Мне Ильясов не откажет.

Хрень какая-то! Армия… Я и думать о ней забыл. Оседаю на табурет.

– Постой, разве мне не положена отсрочка, как отцу-одиночке, или что-то такое?

– Ну, какому отцу? Что ты несешь? Эти пацаны тебе кто? Никто. Ты им по документам…

– Я нахожусь в процессе усыновления, – вскидываюсь.

– Это отмотаешь назад.

– То есть что значит – отмотаешь?

Я смотрю на батю и пытаюсь вспомнить, умеет ли он вообще говорить не командами? Ты то, ты сё… Господи, мне двадцать три года, я давно уже самостоятельный взрослый мужик, а отец до сих пор разговаривает со мной, как с нашкодившим несмышленышем. Или как прапор с салагой. Кстати, может, мне это можно зачесть в счет службы?

– Послушай, Федор, мы с тобой натерпелись на всю жизнь вперед. Хватит. Эти дети – вообще не твоя забота, понял? Уверен, при желании можно найти их дальних родственников или, на худой конец, отдать в специализированное учреждение…

Это становится последней каплей. Я вскакиваю с табурета, сгребаю злосчастную повестку, сминаю и отшвыриваю в ведро.

– Так, все. Аудиенция окончена. – Распахиваю настежь дверь.

– Не дури! Ты сам из такого дерьма не выберешься! Хоть так, хоть так – тебе с этими пацанами ничего не светит.

– Мам, – в отчаянии зарываюсь ладонью в волосы, – забери его, а? Не доводи меня до греха.

– Федька…

– Ма-ма! Уйдите. И не смейте даже… Они мои, мои, до вас не доходит? Они мои, а вы… Я сомневаюсь. Мои родители просто не могут быть такими уродами.

– Федя… Мы же как лучше… Ну, что ты…

Мама плачет, отец тащит ее за руку:

– Не хочет – не надо. Значит, еще не время. Потом сам придет. Ты придешь, – крупный длинный палец тычет мне в грудь. В голове, как в калейдоскопе, всплывают картинки: вот я выкручиваю эту самую руку, делаю подсечку и отправляю отца на пол. В реальности же что-то останавливает меня от этого шага. Может быть, то, что я, в отличие от своих родителей, еще не забыл каких-то базисных прописных истин, которым, кстати, именно они меня и учили. Поднять руку на родного отца для меня так же немыслимо, как на женщину или ребенка. А ведь хочется… Очень хочется, господи!

Родители все же благоразумно уходят. Дверь закрывается с громким хлопком. Я прислоняюсь лбом к наличнику и бью в стену кулаком что есть силы, вколачивая в нее свою ярость.

– Эй, па, ты чего?

– Ничего. Вы поели?

– Я за добавкой.

– Вот и правильно. Давай подложу. Уроки сделали?

– Ну, так… Мы старались.

– Учиться нужно хорошо.

– Я знаю. Но в школе ужасная скукотища. И училка настоящая грымза.

И это тоже моя боль. То, что Данька с Ником учатся, где придется. Лиза планировала возить их в гимназию на другой конец города, но если бы я вписался в эту историю, то работать бы мне было некогда. Весь день уходил бы на то, чтобы развозить пацанов по школам и секциям. Пришлось идти на жертвы и отдавать ребят в школу у дома. Черт с ним. В любом случае это лучше, чем обучение в каком-нибудь интернате, где всех детей без разбору отправляют в коррекционный класс. Я утешаю себя этой мыслью, когда чувство вины становится особенно острым. Вот прям как сейчас.

– Грымза? Где ты слово такое услышал? – кривлю губы, типа, улыбаюсь.

– Так Дашка говорит.

– Твоя подружка?

– Фу-у-у, не. Я только с пацанами дружу.

Ну, это пока. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Уроки пацанов проверяю, когда те уже укладываются спать. Тычу вилкой в остывшие пельмени, просматриваю их писанину. Пока ничего сложного. Крючки да палочки. Неудивительно, что они не в восторге. На подготовительных курсах при гимназии программа была гораздо сильней. Башка пухнет. Еще и эта повестка… Я, конечно, сделаю вид, что не получал ее, но… Ч-черт. Все-таки придется идти к адвокату. Чтобы он в который раз попытался ускорить процесс усыновления. Тот буксует, потому как двадцатитрехлетний парень для органов опеки не самый лучший кандидат в приемные отцы.

Раскладываю кухонный диван (единственную комнату занимают мальчики) и открываю фото Лизы в телефоне.

– Я что-нибудь придумаю, – обещаю ей, хотя я врач, ну ладно, почти врач, и не верю в загробную жизнь. Впрочем, это я уже говорил.

Отматываю фотографии далеко-далеко назад. К самому ее первому фото в моем телефоне. Хвала iCloud, у меня все-все сохранилось даже после того, как я обновил модель. Веду пальцем по Лизиным длинным волосам. Мне даже не нужно закрывать глаз, чтобы в оглушающе точных деталях воспроизвести тот день. День нашей первой встречи.