Титановый король

Мы останавливаемся у ворот, ведущих на территорию школы. По привычке я проверяю, не забыли ли пацаны дома сменку, и со вздохом по очереди поправляю их наспех застегнутые куртки. Труд это напрасный – уже через пару минут мальчишки распахнут их вовсе, сдвинут набекрень шапки и поволокут за собой шарфы по дорожкам, ступенькам и гулким школьным коридорам аж до самой раздевалки, где от них, наконец, избавятся. Если, конечно, ничего не потеряют по дороге, что тоже порой случается.

– Потому что, – со слезами на глазах бурчит Ник.

– Эй, Никит, ты чего? Ну-ка посмотри на меня.

– Чего тебе?

– Скажи, разве я позволю, чтобы ваши мечты разрушились?

– Нет? – шмыгает носом.

– Нет! – клянусь я. – Никогда.

Я все что угодно сделаю, чтобы у моих сыновей было самое лучшее детство, чтобы их мечты исполнялись, а жизнь складывалась как нельзя лучше, потому что… Не знаю… Наверное, потому что иного просто себе не прощу. Это то единственное, что я еще могу сделать для Лизы. И то немногое, что еще удерживает меня здесь.

Наградой за мои слова – две щербатые широкие улыбки. И объятья. Мальчишки умеют пристроиться по обеим сторонам от меня, так чтобы не мешать друг другу меня тискать. В ответ обхватываю их затылки в шапках ладонями и сильней вжимаю холодные носы в карманы на куртке. В горле предательски колет. А внутри что-то беспокойно ворочается. Может быть, это страх не оправдать то абсолютное доверие, с которым на меня смотрят парни. Это в их глазах я – супермен. А в жизни… Господи… В этой гребаной жизни я на данный момент – никто.

Может, правда к отцу пойти? Попробовать еще раз объяснить, что для меня значат эти дети? Ну, он же не совсем отморозок какой-то. Нормальный, в общем-то, человек. Пациенты на него вообще молятся.

Интересно, как в военкомате узнали мой новый адрес?

И что я буду делать, если за мной придут?

Стою за воротами, пока яркие куртки пацанов не скрываются за школьной дверью. Засовываю озябшие покрасневшие руки в карман и быстрой походкой устремляюсь к остановке. Автобуса долго нет. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу. Наверное, чтобы чувствовать себя более-менее в безопасности, человеку нужно держать свою жизнь под контролем и иметь на нее хоть какой-нибудь план. А из той пропасти, в которой я очутился, горизонт планирования вообще не виден. Наше будто туманом заволоченное будущее не просматривается даже контуром… И это сводит меня с ума.

Пожалуй, на сегодняшний день я только одно знаю точно. Потеряв Лизу, я не могу лишиться того единственного, что от нее осталось. Я не имею права ее подвести, пусть я и не верю, что она существует где-то там, в другом измерении, откуда наблюдает за нами. Нет ее где-то там. Никого нет. Это глупость, придуманная отчаявшимися, как и я, бедолагами со сломленным пополам хребтом. Но Лиза живет в моей памяти. И будет в ней жить всегда. А значит, я должен сделать все, чтобы усыновить мальчишек. Любой ценой. Жаль, эту цену никто не спешит называть вслух…

Рабочий день идет своим чередом. Сегодня никакой экзотики. Видно, в будни состоятельным женщинам не до интимных массажей. Вот если спину прихватило – это да, ради здоровья можно и отменить совещания-переговоры-встречи и что там дальше по списку? А зря. Деньги это приносит отличные. Даже жаль, что возможность подзаработать выпадает нечасто. В связи с этим у меня не наблюдается никакого внутреннего конфликта. Ну, вроде тех, какие обычно бывают у проституток. Я просто не рассматриваю интимный массаж как продажу себя… Потому как нельзя продать то, чего нет, согласитесь. Да и чем обычный массаж отличается от интимного? Я врач. Ну почти… Для меня это механическая лишенная всякой вовлеченности процедура. Делают же массаж простаты. По страховке, о ужас, вы только представьте! И вроде ни у кого это дело не вызывает вопросов. Так чем одно отличается от другого?

Беру последнюю карту и не верю своим глазам. Снова Довгань! Да чтоб ее…

– Здравствуйте. Можно?

– Проходите. Переодевайтесь. Вещи можно оставить на стуле. – Я выхожу за ширму и уже из-за нее интересуюсь: – Жалобы на что-нибудь есть?

– Не то чтобы. Просто наша тренировка не прошла даром. Все тело ноет.

На время короткого перерыва я выключил освещение в основной части кабинета. Остался гореть лишь торшер. Подсвеченная ширма… На фоне которой отчетливо вырисовывается хрупкий бесполый силуэт… Никаких мягкий линий, положенных женщине. Лишь едва различимая петелька там, где должна быть грудь.

– Я готова. – Голос Дины делается хриплым, как у больного ангиной, хотя недавно он вроде звучал нормально.

– Тогда можете укладываться лицом вниз.

Дина выходит в белом, застегнутом наглухо махровом халате. На фоне его белизны ее обычно бледные щеки лихорадочно горят…

– Вы часом не больны?

– Нет. Я же сказала! – начинает раздражаться Дина. Я пожимаю плечами и, отвернувшись, даю ей возможность скинуть халат и взобраться на стол.

Спина у нее по-детски хрупкая. Ребра торчат, позвонки галькой. А у меня руки почему-то холодные. И ее кожа идет рябью, когда я ее касаюсь.

– Извините.

– Мы же вроде на ты.