Тито Вецио

Дело, доверенное им, было очень важным, и поэтому они соблюдали величайшую осторожность, медленно продвигались вперед, все время внимательно оглядываясь по сторонам. Несмотря на то, что хитрый египтянин сумел войти в доверие к простодушным восставшим рабам, демонстрируя им свою израненную спину и рабское клеймо, честный Черзано питал к нему все же непреодолимое чувство отвращения. При малейшем движении египтянина, которое казалось ему подозрительным, Черзано хватался за рукоять кинжала, спрятанного под плащом. Ему казалось, что их новый товарищ способен изменить в любой момент, хотя Аполлоний не давал ему ни малейшего повода усомниться в своей честности.

Когда они подошли к пригородной площади, Аполлоний негромко свистнул и попросил своего напарника сделать то же самое. Черзано повиновался.

Сразу же после условного сигнала свет в смотровом окне одной из башен погас. Аполлоний начал считать и когда дошел до двадцати одного, свет зажегся.

— Слава богам, все идет хорошо, — сказал шепотом предатель. — Через несколько минут нам откроют ворота.

Черзано не отвечал, что-то обдумывая.

— Приятель сдержал слово, — продолжал египтянин.

— А знаешь ли ты, что твой приятель рискует головой, взявшись за это дело? — заметил рудиарий, в голосе которого явственно звучала нотка сомнения.

— А разве мы не рискуем нашими головами?

— Конечно, — продолжал Черзано, как бы не обратив никакого внимания на замечание египтянина, — быть может, твой приятель играет наверняка.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Так, ничего особенного. Я просто думаю, что если за этим кроется измена, каждый ответит сам за себя.

Аполлоний понял мысль Черзано и догадался, что тот ему не доверяет. Со своей обычной решительностью он вынул из-за пояса кинжал и протянул его рудиарию.

— Ты что делаешь?

— Отдаю тебе мое единственное оружие, — отвечал Аполлоний. — Если я действительно, изменю, тебе не составит никакого труда убить безоружного.

— Можешь оставить его себе, — резко ответил Черзано, а про себя добавил, — вряд ли он тебе поможет.

— Ну вот и отлично, наше небольшое недоразумение улажено. А теперь пошли, видишь, открываются ворота.

Действительно, ворота приоткрылись ровно настолько, чтобы Аполлоний с рудиарием могли незаметно проскользнуть в город. Ночь была темная и наши отважные искатели приключений легко прошли по мосту над городским рвом, не замеченные часовыми, время от времени выкрикивавшими свое монотонное «слушай». За мостом у калитки их встретил какой-то человек, закутанный так тщательно, что рассмотреть его лицо было совершенно невозможно. Аполлоний незаметно сунул ему в руку записку, заранее написанную им на греческом языке и предназначенную для претора Луция Лукулла. Таинственный незнакомец моментально схватил записку и поспешил скрыться.

Оставшись одни, мнимые соратники направились к самому подозрительному месту города Капуи, куда ночью не всегда решались заглядывать даже патрули. В эту ночь в окрестностях школы гладиаторов Батиата царствовала какая-то особенно подозрительная тишина. Казалось, в тени каждого дома скрывался человек, вооруженный мечом или кинжалом. Тем не менее Аполлоний и Черзано без всяких приключений добрались до перекрестка, освещенного огарком свечи, мерцавшим в грязном пузыре, который служил вывеской одному из самых убогих питейных заведений Капуи. Эта харчевня была обычным местом сборища гладиаторов и походила на знакомую нам таверну Геркулеса-победителя, где рудиарий Плачидежано и его исполинская супруга сбывали прокисшее вино и еду, приготовленную из мяса либо жертвенных животных либо тех, что предназначались для кормления цирковых зверей. Трудно сказать, какая из забегаловок была хуже: римская Плачидежано или капуанская. Обе они были одинаково грязны, и в одной, и в другой собирались весьма подозрительные личности. Те же грязные стены, хромые столы, гнилые скамейки и хозяин, обладавший почти такой же мощной фигурой, как Плачидежано. В харчевне была всего одна подвешенная к потолку свеча, едва освещавшая свирепые лица ланист[206] — обычных посетителей этого грязного вертепа.

Когда египтянин и его спутник вошли в харчевню, за несколькими столами сидели гладиаторы и вполголоса о чем-то разговаривали, а хозяин беспечно напевал песню на языке осков. Неожиданное появление посторонних привлекло всеобщее внимание. Хозяин харчевни мгновенно умолк, бросил вертел и пошел навстречу новым посетителям выяснить, что им угодно. Гладиаторы перестали шептаться и недружелюбно смотрели на вошедших. Вообще, появлению египтянина и Черзано, здесь, похоже, не сильно обрадовались. Последний это заметил и, поспешив снять шляпу, сказал:

— Однако здесь не слишком приветливо встречают гостей.

Все принялись разглядывать Черзано и его спутника. На мгновение воцарилось молчание, но потом со всех сторон послышались возгласы: «Черзано! Черзано!»

Хозяин харчевни, подойдя к рудиарию, дружески обнял его.

— Ты здесь, дружище! Какие новости ты нам принес? — посыпались со всех сторон вопросы гладиаторов.

— Я иду из лагеря, — отвечал Черзано.