Тито Вецио

— О, молодость, молодость, — с горечью отвечал Гай Марий. — Неужели ты не видишь, что Рим уже давным-давно живет двойной жизнью. Есть Рим патрициев, аристократов и толстосумов и Рим голодных, порабощенных плебеев. У первых в распоряжении имеется сенат, магистраты,[118] религия, законы, право, письмо. Этим оружием они побеждают всякого, кто осмеливается посягать на их власть. У плебеев нет ничего, кроме этого военного поля, на котором он отныне станет равным всей этой возомнившей о себе знати. Это будет первым шагом моих грандиозных преобразований. Затем, как я уже говорил, будут уничтожены все различия между солдатами. Эта мера удалит из войска честолюбцев, они под разными предлогами начнут уклоняться от вступления в его ряды. И вот, после того, как богачи и аристократы уедут в Афины изучать греческую философию, в войсках останется только могучий плебей, уставший жить подаянием, он не побоится ни холода, ни голода, ни ран, ни смерти, ни опасности. В его сердце будет жить только одна идея: слава оружия и победа над врагом. Войско не нуждается в изнеженных франтиках, головы которых украшены цветами, а в голове мысли лишь о кутежах и разврате. Мы обойдемся без них. Когда плебей наденет шлем, возьмет меч и копье, тогда для него Римская волчица станет матерью, а не мачехой, и у него появится отечество… Времена эти, Тито Вецио, приближаются. Я бы не хотел видеть тебя среди людей, обреченных на гибель. Твоя замечательная храбрость, воинская доблесть, великодушие, доброта к слабым и угнетенным, все это сближает тебя с нами и мне кажется, что ты достоин принять участие в этом великом и благородном деле. Подадим друг другу руки, мой молодой друг, скрепим наш братский союз. Несколько лет войны, опасности и лишений, а потом радость победы, ликование отомщенной души, всеобщее благополучие.

Так говорил консул Гай Марий, увлекаясь все больше и больше.

Тито Вецио после некоторого раздумья сказал:

— Полководец! Твои идеи, бесспорно, достаточно разумны, достойны твоего высокого ума и необыкновенной храбрости, но, к моему великому сожалению, я должен тебе сказать, что они противоречат нравственным законам. Уничтожить, разорить, стереть с лица земли — тяжелое призвание. Не лучше ли возродить, поднять, исправить? Ты хочешь уничтожить патрициев, которые скоро превратят родную землю в громадную пустыню, восстаешь против тирании, против привилегий аристократии… Но какими средствами ты хочешь этого достичь? Теми же самыми, против которых восстаешь. Нет, консул. Рим нуждается в пахарях и ремесленниках, а не в солдатах. Призвав плебеев к оружию, ты, по моему мнению превратишь отечество в дымящиеся развалины. Гракхи поступили разумнее, призвав на помощь земляную глыбу, на которую усталый народ склонил голову. К сожалению, жадность патрициев и война все уничтожили.

— Гракхи для меня не указ, они были побеждены и уничтожены, а я сам хочу победить и властвовать, — возмущенно отвечал консул. — А потому предлагаю всем, у кого есть руки и голова на плечах, стать со мною рядом, возглавить бесчисленные и непобедимые легионы.

— Ну, а когда ты добьешься своей цели и бедные станут богатыми, а богатые бедными, что выиграют отечество и свобода от того, что явится новый господствующий класс взамен старого? Или выиграют только волки и хищные птицы, привлеченные на поля сражений бесчисленными телами убитых?

— И прекрасно, пусть погибают, пусть становятся добычей волков. Но прекратим спор. Я в последний раз тебя спрашиваю, Тито Вецио, хочешь ли ты быть со мной?

— Полководец, все, что ты мне сейчас сказал, до такой степени противоречит моим убеждениям, что я вынужден тебе отказать.

— Жаль, очень жаль, это огромная потеря как для меня самого, так и для задуманного дела. Что делать, пойдем каждый по тому пути, который судьба выбрала для нас. Но послушай мой дружеский совет. Не доверяйся Сулле, этот человек не способен на великодушные и разумные действия.

— Гай Марий, верь мне, если бы я пошел за кем-нибудь, то, конечно, только за тобой. Не могу этого сделать только потому, что твои предложения, к несчастью, совершенно противоречат моим убеждениям. Но в одном прошу тебя не сомневаться — если я не могу быть соратником Мария, то уж тем более никогда не соглашусь стать сообщником интригана Суллы.

В это время Рутилий подскакал к консулу и спросил:

— Гай Марий, прикажешь распустить войско?

— Нет, Рутилий, пусть они сначала перекусят, а потом им следует раздать причитающееся жалованье, потому, — тут Марий улыбнулся хитрой, крестьянской улыбкой, — что у голодного желудка нет ушей.[119] Так говорят в моих родных местах.

Войска были очень довольны распоряжением консула. Воины тотчас аккуратно и бережно сложили оружие, вынули из своих ранцев творог, хлеб и начали закусывать, попивая воду, смешанную с уксусом, которую легионеры называли поска.