Титулярный советник

— Нам связывают руки, — отозвался дед. — Пытаются, во всяком случае.

— А Багратион? — Я на всякий случай даже чуть понизил голос. — Армия, в конце концов?

— Гвардейские полки, расквартированные в столице, полностью мобилизованы. — Дед пожал плечами. — И, собственно, все. Видимо, ее величество считает, что задействовать войска пока еще не стоит.

— А потом может быть поздно! — Андрей Георгиевич откинулся назад и сложил на груди здоровенные ручищи. — Уже сейчас солдаты дезертируют из расположений чуть ли не каждый день… И это гвардейцы! Про то, что творится в обычных полках в губерниях я вообще молчу!

— Городовые увольняются и уходят в отставку десятками, — добавил дед. — И их можно понять: людям попросту хочется жить.

— Жандармы? — кисло поинтересовался я.

— В основном — патрулируют окраины. А что касается Багратиона — от него в последние две недели вообще ничего не слышно. Третье отделение или выжидает чего-то, или вообще уже не может справиться со своей работой. И при всем моем уважении к Петру Александровичу, — Дед протяжно вздохнул, — я скорее склонен предполагать второе.

Я с трудом подавил желание протянуть руку и стащить у Андрея Георгиевича пачку с папиросами — хоть в последний раз мысли о куреве посещали меня не один месяц назад. По сравнению с тем, что рассказал дед, даже слухи из поезда оказались детским лепетом. Привычный столичный уклад вовсю трещал по швам — и чтобы добить его окончательно, не хватало, похоже, только одного.

— Им ведь даже не придется ни с кем воевать, — медленно проговорил я. — Еще немного — и Петербург сам свалится Куракину в руки.

— Верно. Уже осенью — если не раньше. — В недовольном голосе деда все-таки прорезались нотки гордости за толкового внука. — Когда те, кто заказал всю эту музыку, отправят народовольцев с винтовками штурмовать Зимний, на их сторону наверняка перейдет часть армии. Одаренные и жандармы не справятся — и тогда Куракин в самый подходящий момент выскочит, как чертик из табакерки — и наведет порядок.

— При таком раскладе ему хватит и одного полка, — кивнул я. — Особенно если солдаты как-то смогут протащить в город панцеры с пулеметами. И когда он закончит — вряд ли кто-то будет задавать вопросы, откуда все это взялось. Его превосходительство назовут спасителем отечества… в очередной раз.

— Подозреваю, именно так все и будет. Слишком уж сильно сейчас люди в столице боятся народовольцев. А второе пугало — чего уж там, — Дед напоследок затянулся и положил трубку на стол, — создали мы сами, когда зимой гребли всех без разбора. Так что сейчас остается только признать, что нас банально обставили. Подсунули козлов отпущения — вроде идиота Долгорукова. И спрятали тех, кого нужно было спрятать.

— Кто?

— Да откуда мне знать? — проворчал дед. — Могу только догадываться, что они или дергают за ниточки издалека, или намного сообразительнее любого из нас. Ну… или меня обставил самый обычный отставной пехотный генерал.

Я молча кивнул. Не то, чтобы дед никогда не признавал собственных ошибок — но на моей памяти делал это нечасто. Хотя бы потому, что старался их избегать. Всегда выбирал проверенный методы — и если уж даже они на этот раз дали сбой…

— Что мы будем делать? — спросил я. — В смысле — теперь, когда…

— То же самое, что и раньше. — Дед сжал руку в кулак. — Драться. Не уверен, что мы сможем быстро найти и убрать верхушку заговора, но лишить их главного пугала нам пока еще под силу. А без народовольцев Куракин не посмеет…

— И что? — Я тряхнул головой. — Устроишь в столице новый февраль — только страшнее прежнего? Утопишь город в крови пролетариев?

— Если придется! — рявкнул дед. — Или у тебя есть другие предложения?

— Представь себе — есть. — Я пожал плечами. — Конечно, лучше бы они были у меня еще зимой, но что уж тут поделаешь.

— В таком случае — я тебя внимательно слушаю, — усмехнулся дед, сложив руки на груди. — Излагай.

— Сколько сейчас в Елизаветино крепостных?

Рано или поздно этот разговор должен был случиться. Я не раз прокручивал его у себя в голове — но теперь, когда время пришло, забыл все напрочь. И возможные возражения деда, и даже собственные аргументы.

Поэтому и начал откуда-то с середины.

И деда это, похоже, чуть смутило. Он негромко крякнул, сдвинул брови, вопросительно посмотрел на Андрея Георгиевича, потом снова на меня — и, наконец, ответил.

— Точно больше десяти человек. Может быть, пятнадцать или двадцать. Но я не понимаю, к чему…

— Нужно дать всем вольную. — Я подался вперед и, не давая деду опомниться, продолжил: — Даже насильно — если придется. Выгнать, всучить копеечный кредит на дом и землю. Если не справятся — гасить из касс взаимопомощи, которые непременно нужно создать. И здесь, и в других деревнях. Обновить школы, оплачивать институтское образование для части выпускников… То же самое — с заводами! — Я сбивался, перескакивал — но останавливаться не собирался. — Создавать новые рабочие места, платить достойные деньги, соблюдать условия…