Титус Кроу

Я никогда не был особым любителем мотыльков. Вообще я не люблю большинство насекомых по тем или другим причинам, но в меловом периоде некоторые из этих ночных чешуекрылых имели размах крыльев до восьми дюймов и больше. И когда я поднял руку, чтобы заслониться и не дать одной из этих бабочек попасть мне в лицо, она меня укусила! По всей видимости, это насекомое питалось ядовитой пыльцой странных цветов, распускавшихся ночью. Ну, хватит! Я удалился внутрь часов и стал наблюдать за ночной жизнью дикой природы, обеспечив свою безопасность.

Позади меня пылали вулканическим огнем несколько вершин дальнего хребта. В стороне, у берега, на мелководье плескалось и фыркало какое-то темное животное. На море царил штиль, дул едва заметный бриз. Хотя я курю редко, в эти минуты я бы с удовольствием выкурил хорошую сигару и с радостью выпил бы стаканчик хорошего бренди. Ни того, ни другого у меня не было, но зато был один из дурманящих плодов. Я принялся откусывать от него по кусочку и вскоре погрузился в неглубокий и тревожный сон.

Нет, так у тебя, Анри, может создаться неверное впечатление. Мой сон не тревожили кошмары или безымянные страхи, от которых просыпаешься в холодном поту, жутко испуганный, а потом не можешь вспомнить, что же тебя испугало. На самом деле, мой сон был довольно ярким и бесконечно красивым. И навязчивым. Да-да, он меня потом долго преследовал. И меня волновало, тревожило то, что даже во сне я понимал и чувствовал, что это больше, чем сон, — что это видение! Имелись кое-какие детали, которые намекали на почти телепатическое общение, хотя и неосознанное.

Мне снилось, что я оказался в огромном помещении — не то палате, не то зале с фантастическими углами и пропорциями. Высокий сводчатый потолок царил надо мной, словно купол, и я как бы находился внутри громадной горы. Все здесь: и вымощенный огромными плитами пол, и далекие стены, и затянутый облаками потолок, и колонны, резные капители которых поддерживали высокие балконы, теряющиеся в дымке розовых облаков, — все это было хрустальное. Молочный хрусталь, перламутровый хрусталь, розовый и кроваво-алый сверкали повсюду, и это было похоже на внутреннюю поверхность прекрасной раковины из космического океана — раковины, пропускавшей свет чужих солнц через свою прозрачную оболочку.

Вдалеке, на громадном сиденье или троне, стоящем в закрытом шторами алькове, кто-то пошевелился. Кто-то огромный, таких же цветов и оттенков, как все, что окружало меня в гигантском зале. И я затаил дыхание, поняв, что именно оно меня так тревожит, так пугает — это существо, силуэт которого проглядывал за сверкающими занавесками, покрытыми перламутровой пыльцой, и тело которого испускало огонь. Я порадовался тому, что это существо сидит так далеко от меня и что его скрывают от меня блики от сверкания хрустальных стен, потолка и колонн. Дело в том, что я успел догадаться, что этот зал, в котором я оказался, принадлежит этому гиганту, находившемуся в алькове, и его присутствие наполняло меня подсознательной тревогой.

Но затем мое внимание переключилось на фигуру, находившуюся в центре огромного зала. Там стоял алый диван — низкий, но очень просторный, похожий на гигантскую подушку, и на этой подушке сидела женщина — человек, но при этом не человек. Она сидела спиной ко мне, и это меня порадовало, потому что мне показалось, что с такой красотой тела не смогло бы сочетаться ни одно лицо. В юности я познал немало женщин. Я помню настоящих красавиц, но ни одна из тех, кого я встречал в жизни, не выглядела так.

На ней был плащ из нежно-золотистых пузырьков, с высоким воротником, на котором нелегким грузом лежали вьющиеся волосы. Эти волосы… хватит ли для их описания слова «зеленый»? Окутанные изумрудной дымкой и полосками аквамариновых бликов, они струились по молочно-жемчужной спине до талии, тоненькой, словно ножка хрустального винного бокала. Плащ скрывал немногое. Поскольку он состоял из пузырьков, он лишь немножко смягчал контуры фигуры красавицы. Она стояла на коленях, и было видно, что на ней шаровары с широким поясом из этих же самых золотистых пузырьков. Голени и бедра, талия и спина, руки, тонкая шея и густые, блестящие изумрудные волосы — все это было окутано, но не скрыто драгоценной золотистой пеной. Ни один мужчина не смог бы устоять перед такой красотой, не ахнуть. Огонь, который, как я думал, давно угас в моей крови, расплылся ручьями лавы по моему телу. Но, невзирая на вспыхнувшее во мне желание, я остался печален. Природа не могла создать лицо, способное сравниться красотой с таким телом. Однако я должен был узнать, так ли это.