Титус Кроу

«Боже, но как же мне тошно здесь! Я не в силах больше это выносить. Все дело в здешней траве и почве. Меня от этого трясет! Мне нужно, чтобы меня окружал бетон. Бетонные стены! И чем толще бетон, тем лучше! Но и у городов есть свои недостатки… метро и всякое такое. Ты когда-нибудь видел картину Пикмана «Катастрофа в метро»[18], Пол? Боже, что за работа! А та ночь… та ночь!

Если бы ты их увидел — как они полезли из раскопов! Если бы ты почувствовал те сотрясения — земля содрогалась и плясала, когда они восстали! Мы их потревожили, понимаешь? Возможно, они даже подумали, что на них напали, поэтому они и начали выходить наружу. Бог мой! Но откуда взялась такая свирепость! Я ведь всего за несколько часов до этого поздравил себя с находкой — обнаружением жемчужных шаров — и тут… и тут…»

Дядя снова начал тяжело дышать, и глаза у него лихорадочно заблестели. Голос изменился — приобрел странный, гнусавый акцент.

«Се’хайие, се’хайие… — Быть может, город и похоронен под слоем земли, но те, кто объявлял Г’харне мертвым, не знали о нем и половины. Они были живые! Они были живы миллионы лет, и, может быть, они не могут умереть!.. И почему бы такого быть не может? Ведь они — боги, не так ли? Что-то наподобие божеств! И вот они появляются посреди ночи…»

«Дядя, пожалуйста!» — прервал я сэра Эмери.

«Не надо так смотреть на меня, Пол, — резко проговорил дядя, — и не надо думать о том, о чем думаешь. Случались вещи и более странные, поверь мне. Уилмарт из Мискатоникского университета[19] мог бы кое-что порассказать, бьюсь об заклад! Да ты не читал, что написал Йохансен![20] Боже милостивый, почитай рассказ Йохансена!

Хай, эп-фл’хур… Уилмарт… старый болтун… Что он знает такое, о чем умалчивает? Почему вообще все помалкивают о том, что было обнаружено в тех Горах Безумия? Что выкопало из земли оборудование Пибоди?[21] Скажи мне об этом, если что-то знаешь! Ха-ха-ха! Се’хаййе, се‘хаййе, икан-иканикас…»

Дядя уже не говорил, а визжал, его глаза остекленели, он вскочил и начал дико размахивать руками. Я уже не был уверен, что он меня видит. Вряд ли он видел что бы то ни было вообще — разве что что-то представало перед его мысленным оком: жуткие воспоминания о том, что он себе представлял. Я взял его за руку, чтобы его успокоить, но он оттолкнул мою руку, словно бы не соображая, что делает.

«Они вылезают… эти твари, как бы сделанные из каучука… Прощай, Гордон… Не кричи так — я от этих криков с ума схожу… но ведь это только сон. Просто страшный сон, я такие в последнее время вижу часто. Это ведь сон, правда? Прощайте, Скотт, Кайл, Лесли…»

Вдруг мой дядя начал дико оглядываться по сторонам.

«Земля трескается! Как их много!.. Я падаю!

Это не сон — Боже милостивый… это не сон!

Нет! Не троньте меня, слышите? А-а-а-а!.. Мерзость какая… надо бежать! Бежать! Прочь от этих голосов… Это голоса? Прочь от этого чавканья и гнусавого пения…»

Без предупреждения сэр Эмери вдруг сам начал напевать. От жуткого звучания этого напева, которому сейчас не мешало ни расстояние, ни запертая дверь, слушатель более робкого десятка упал бы в обморок. Было похоже на то, что я слышал раньше по ночам. На бумаге слова не кажутся столь омерзительными — на самом деле они даже выглядят нелепо, но услышать, как они слетают с уст моего родственника, да еще с такой неестественной беглостью…

«Эп, эп-этх, фл’хур Г’харне
Г’харне фхтагн Шудде-М’ель хиас Негг’х».

Сэр Эмери произносил нараспев эти невероятные звукосочетания, и вдруг он начал стучать ногами по полу. Потешно побежал на месте. А потом вдруг испуганно вскрикнул, сорвался с места, проскочил мимо меня и налетел на стену. От удара он потерял равновесие и упал на пол.

Я опасался, что моей жалкой помощи тут может не хватить, но, к моему величайшему облегчению, несколько минут спустя к дяде вернулось сознание. Дрожащим голосом он заверил меня в том, что с ним «все хорошо», что у него просто «немножко закружилась голова». Опираясь на мою руку, он ушел в свою спальню.

В ту ночь я не смог сомкнуть глаз. Я завернулся в одеяло и сел неподалеку от двери комнаты дяди, чтобы оказаться рядом, если он проснется. Но ночь прошла спокойно, и вот ведь что поразительно: с утра сэр Эмери словно бы забыл обо всем и ему явно стало лучше.