Титус Кроу

Затем зазвучало такие шипение и треск, что я невольно обернулся и посмотрел в сторону моря, к источнику этих пугающих звуков. Фантастическое зрелище привлекло мое внимание. Там что-то начало происходить. В небе, успевшем затянуться черными грозовыми тучами, сверкнула молния. Море разбушевалось, взвыл ветер, и к небу с немыслимой быстротой устремился столп дыма и пепла. А потом, сквозь пелену проливного дождя и дыма я вдруг увидел некую громаду, встающую из моря. Новорожденный остров с криком появлялся на свет из морской утробы!

Из кипящих волн с дрожью и рывками вставала массивная вершина, сложенная серо-черными скалами и дымящейся остывающей лавой. Из жерла нарождающегося острова продолжало извергаться пламя. Его языки молниями устремлялись в сине-черное небо. А вода… Ударная волна впавшего в панику океана!

Часы, мое единственное средство для возвращения отсюда, из мелового периода к эпохе людей, лежали на боку, прямо на пути жуткой стены воды, вставшей далеко от берега и начавшей страшное движение к берегу. И хотя земля у меня под ногами дрожала, несмотря на то, что мои ступни увязали в мокром, чавкающем песке, я попытался бежать. Быть может, я и успел бы вернуться к своему кораблю вовремя, если бы очередной сейсмический удар не выбрал этот самый момент для того, чтобы вновь швырнуть меня на песок, перемешанный с галькой.

А до часов мне оставалось еще ярдов пятнадцать, когда на меня обрушилась чудовищная волна. Меня с такой силой ударило о песок, что я испугался, что захлебнусь. Потом меня приподняло вверх и швырнуло головой вперед к вулканическим горам. Затем, как только первые массы воды начали отступать, мне удалось ухватиться за ствол одной из первобытных пальм, и это меня спасло.

Я в отчаянии огляделся по сторонам, но не рассмотрел своих часов посреди буйства стихий. Выбраться из-под раскачиваемых диким ветром ветвей пальмы и опрометью броситься вверх, повыше и подальше от моря, — вот все, что я мог сделать. О, безусловно, больше всего я переживал за часы — меня переполнял страх за то, что мой корабль может быть потерян безвозвратно, но сильнее всего был инстинкт самосохранения. Оглядываясь назад, я, оступаясь и скользя, взбирался вверх по все более крутым склонам. Я увидел, что целая серия вторичных ударных волн стала образовывать концентрические круги около новорожденного острова. Недолго осталось ждать момента, когда и эти волны обрушатся на прибрежные низменности.

Что ж, время шло. Ни одна из сейсмических волн не добралась так высоко, как самая первая, но волнение на море не унималось до вечера. Со своей наблюдательной точки на склоне горы я видел, как волны налетают на берег с ослабевающей яростью и с такой же яростью отступают. Постепенно стихли и подземные толчки, как и периодические извержения вулканов. Теперь новорожденный остров неподвижно стоял посреди темно-серого моря и лениво дымился.

В океане образовалось нечто наподобие дамбы из остывшей лавы. Внутри этой чаши задержалась вода, выплеснувшаяся на берег в виде цунами при первом подъеме вулканического острова. Кроме того, более или менее установилась новая береговая линия. «Бортики» новообразовавшегося бассейна не полностью перекрывали полосу воды между новым островом и материком, но тем не менее вода не отступила назад до прежнего уровня. А если океан не отступит…

Бог мой, Анри, это была ужасная мысль! Оказаться в западне здесь, в меловом периоде, — при том, что мои часы времен потерялись где-то в не слишком глубоких, но населенных злобными тварями водах вулканического залива… Остаться здесь, в доисторическом мире первобытных растений и огромных животных? Какой шанс был у простого человека выжить в мире, где правят динозавры, в эпохе непрерывной борьбы за выживание? А я сидел на склоне доисторической горы, и сумерки быстро сменялись вечерней темнотой.

Приближалась ночь, буйство стихии мало-помалу шло на убыль. Все громче стало слышаться жужжание насекомых и хриплые вопли летучих ящеров. Эти звуки доносились ко мне от затянувшихся туманом вершин гор, от глубоких расселин, а особенно — от берега, покрывшегося густой пеленой дымки. Ну конечно! Там, внизу, сейчас могли найти для себя восхитительное пиршество птеранодоны. Сколько рыб и моллюсков погибло при сейсмической катастрофе. И точно: приглядевшись, я рассмотрел немало летучих ящеров, пикирующих к воде.

Влажность воздуха стала столь велика, что туман над водой начал превращаться в облака и подниматься вверх. Вместе с облаками от воды потянулся запах тухлятины — я такого не ощущал даже на лондонских рыбных рынках. Неудивительно, что птеранодоны так рьяно набросились на еду. Ночью нечего было и думать о возвращении на берег. Возможно, не удастся сделать даже завтра. Но как же это? Я сидел на склоне горы, окутанный туманом, который становился все гуще. Быстро темнело. А я, как безумец, думал о завтрашнем дне! Боже мой! Наступит ли для меня завтра?