Титус, наследник Сан-Маринский

– И все-таки почему мы обречены?

Вынырнув из прошлого, Титус скривил некрасиво лицо. Рассказывать было так больно, словно он только что вышел из дверей последнего издательства в своем списке.

– Я… написал книгу… Знаете, еще в детстве мне открылось, как жить, чтобы Бог тебе во всем помогал. Можно сказать, неизвестный науке всеобщий закон… Хотите верьте, хотите нет, у меня все всегда получалось… Я решил, что обязан рассказать остальным. Стало жалко людей. Маются, страдают, хотя истина на виду…

Врач, черкнув на листке «мегаломания», переспросил:

– Книгу, значит, написали?

– Да. Пятьсот тысяч знаков с пробелами.

– Ее издали?

– Нет. Хотя я послал рукопись в тридцать семь издательств.

– Вы расстроились…

Врач едва не добавил: «и слетели с катушек». Титус помотал головой:

– Не в том дело… Он точно хотел, чтобы я написал ее… Рассказал, чего он от нас ждет… Эта книга могла все поменять… Стать, если хотите, новым Евангелием… Но в итоге вообще не вышла… То есть мы, люди, больше ему не интересны… Неудивительно, что моя жизнь полетела к черту… Фирма, где я работал, разорилась. Девушка ушла. Отец умер от инфаркта. Все за одну неделю.

«Если правда, немудрено, что он свихнулся, – подумал врач, всматриваясь в подозрительно спокойные голубые глаза. – А тут еще это затмение. Все как с цепи сорвались, только о нем и говорят. Поскорее бы оно наконец прошло». На душе потяжелело. Захотелось поскорее окончить разговор с новым пациентом.

– Сочувствую, – произнес врач вслух, почти отталкивая папку с историей болезни. – Не говорю «добро пожаловать», но мы постараемся вам помочь.

В палате Титуса встретил юркий дед лет восьмидесяти – лысый как коленка, но с узкой и длинной, почти до пояса бородой. Та делала его похожим на мудреца из восточной сказки, а заодно внушала желание излить душу.

– Бонжур, молодой человек, – сказал новый знакомый с лукавым прищуром. – Позвольте представиться: Наполеон.

– Не похож, – отмахнулся Титус. – Тот без бороды был.

– Хо! – засмеялся дед. – Да ты не сумасшедший. За что тебя сюда?

– Я… книгу написал… Долго рассказывать…

– Значит, писатель? Случаем, не Достоевский?

Титус вздохнул, подумав о чужой славе. Вспомнил, как слякотным мартовским вечером возвращался из самого последнего издательства, с отвращением сжимая ручку портфеля, внутри которого лежала отвергнутая миром рукопись, – так, будто нес какую-то тухлятину.

– Даже не знаю, зачем я потратила на это целых два часа своей короткой жизни, – сообщила, вернув рукопись, редакторша, хриплоголосая, прокуренная мадам с шаровидным пучком седых волос на голове, походившим на идеальную мишень для Вильгельма Телля. Слово «это» безошибочно прозвучало в той самой интонации, с которой хозяева делают внушение собакам, имевшим неосторожность нагадить дома. Опомнился Титус уже в метро, под перестук колес по рельсам. В голове, как неоновые рекламы, вспыхивали вопросы, и на них не получалось найти даже самых неубедительных ответов. Почему в его жизни все до поры до времени так гладко складывалось, но потом не вышло главное, что он задумал? Чем написанная им книга хуже макулатуры, которую в избытке производят издательства? И главное – отчего Бог решил не спасать миллионы заблудших овец, что могли бы прожить остаток дней в любви и согласии?.. Ужасная догадка поразила его, парализовав даже, кажется, ток крови в теле. А что, если он ошибался? Что, если от него просто-напросто ничего не ждут? Выдрессировали, как отец собаку – чтобы та не гадила где попало и показывала при случае веселые трюки. Натаскали жить по правилам – и вот выпустили в большую жизнь. Чем не объяснение случившегося?

Мысль о том, что управляющей миром силе нет до него никакого дела, вспыхнула, разорвалась в голове, выжгла мозг. Стало неприкаянно, как глубокой ночью на улице. Прошлое и будущее казались одним пустотелым обманом. Он смотрел на собственное отражение в окне поезда, и было все равно, что случится с этим человеком потом, и омерзительно то, что уже случилось. Да гори она, такая жизнь, синим пламенем! Катись все к черту!.. Тут острая боль прошила его от головы до пяток. Вагон вздрогнул, словно огромный палец дал поезду щелчка. Едва удержавшись на ногах, Титус повис на поручне. Поезд между тем начал ускоряться. Огни туннеля за окном вытянулись в светящуюся линию, перестук колес превратился в зловещий грохот.

– Поезд потерял управление… Просьба сесть или лечь на пол… – прохрипел в динамике голос машиниста.

Висевший из последних сил на поручне Титус уже мало что соображал. Грохот железа и беснующийся за окнами свет – мысли едва пробивались через эту какофонию. Но одну он услышал – ты можешь все изменить. Сам не понимая, что делает, он напрягся. Представил, как тормозит вагон. Странно, но поезд в самом деле начал замедляться…

Сосед по палате, как выяснилось, также очутился в сумасшедшем доме из-за затмения.