Тю! Да ты шо?!

Кстати, интересный факт, откуда в моей жизни вообще появилось пенное. В детстве моем мы жили в коммуналке, на Пятой Советской, на первом этаже, ушедшем с годами ниже городской ватерлинии. Квартирка была почти на углу с Суворовским, а по диагонали, через перекресток, метрах в ста, была пивная «стекляшка». Отец любил туда захаживать по выходным, иногда беря меня с собой. То была целая традиция: постоять в очереди с мужиками, «потереть о том, о сем», заказать «парочку» холодненького, если была теплая погода, или подогретого, если на улице мороз. Мне же доставалась волшебного, как мне тогда казалась, вкуса соленая «парочка» сушек. Их больше было не купить ни где и от того соприкосновение со взрослым, мужским миром выглядело особенным. Чуть повзрослев, я втихаря, прикладывался к открытым «жигулям» или «колосу», когда избитый веником выскакивал из парилки, а на скамье стояло, оставленное взрослыми, «оно». Холодненькое, горьковатое и запретное.

Собственно, о чем я?

Раковина. Фаянсовая. Подняв ее из воды, Анрюха выглядел «Самсоном, разрывающим пасть писающему мальчику». Из рваной пробоины вытекали морские потоки, они были бесконечны. Вместе с песком внутренность покидали камушки, ракушки и даже один краб-отшельник. Видимо парень не смог унести добычу на себе и решил поселиться внутри.

Многими годами позже, когда из речки Волчьей, под Питером, эвакуатор вытащил мой затопленный «Рейндж», картина была схожей. Из открытой двери тоже лились потоки, только вместо песка и крабов мою «раковину» покидали плавающие внутри топсайдеры, фантики, салфетки, в общем все, что не утонуло. Помню еще тогда я подумал: дежавю.

Отягощенный же морской добычей в виде выловленного фаянса, словно рыбак из сказки Пушкина, сакрально изрек: «Куда корыто ставить будем, бабуля?» Мне очень хотелось ему внемлеть: «отпусти его в море, старик, пусть себе плывет на просторе.» Но человеколюбие побороло во мне «гринписа» и я предложил вытянуть невод на берег, вместе с добычей. Может, потерев ее мы освободим томящегося внутри джинна? «Ага, или дух водопроводчика Васи, предположил вполне оживший Николя.» Далее мы даже допустили, что этот гипотетический Василий припер раковину на берег, дабы покончить с этим миром суицидально повесив на шею сей предмет. А отгрызанная часть раковины – его попытка передумать уже на дне. Но ни огрызка веревки в отверстии, ни следов зубов на белоснежном фаянсе мы не отыскали. И от того история так и умолчала о происхождении раковины на околозаводском мелководье. К слову сказать, раковину-то все ж потерли. Потерла ее Санча. Она наивно размышляла, что мужики, отжимая мокрые труселя, плотно сжав колени смотрят только между них. Но имея врожденную скромность, мы тоже иногда озираемся по сторонам, как бы кто чего у нас не «спапараццил». В этот момент мы и застукали ее ласково потирающей белоснежную поверхность «чудо-кувшина». Смеху не было предела. Побросав мокрое исподнее на песок, мы ржали до слез. А сказочник-Андерсен предположил, что надо не тереть, а постучать, и вылетит не джинн, а выйдет золотая рыбка, такая вся в халате, с перламутровыми пуговицами и затянет, танцуя «Помогиии мне, помоги мнее…» Почему надо было помочь рыбке, а не загадать три желания, спросить не удалось. Все четверо упали в истерике на песок.

Глава 5

По окончании нашего повествования, московские студентки тоже посмеялись, очередной раз попачкав помадой стаканы и сделали масляные глазки. Только Кама невозмутимо жал свой пожизненный экспандер. Пришло время проветрить девочек и мы вышли под звездное небо. Над головой, еще не издеваясь и не покачиваясь, висело макраме из звезд. Были там и медведицы и прочие редкие животные, о чем с умным видом я рассказывал Наташе (пусть сегодня ее зовут Наташа), тыкая совершенно невпопад в черную занавесь небосвода. Получалось складно и подруга «поплыла». Обнимашки на скамейке быстро наскучивают, когда ты в отпуске уже вторую неделю. И ноги, налитые до краев «южным», на удивление, как-то сами собой привели в тесную комнатку московских студенток. Было там две железных койки с порядком растянутым пружинящим днищем-сеткой, от чего спать на спине было сродни сну в гамаке, ноги были выше головы. Еще труднее было воспроизводить сексуальные утехи. Особенно с трудом давались прелюдии, части тела необходимые друг другу постоянно находились на разных уровнях и каждое движение сопровождалось многоголосым поскрипыванием кровати. Сосредоточиться при этом на точке G было практически невозможно. Собственно, на пятый день отдыха мы плюнули на эту самую точку, решив, что не в ней счастье и уж точно не наше. Да и стандартные три литра за вечер помогали сгладить шероховатости тактильного общения. Но не в этот раз.