Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Первым, кому было суждено умереть в ходе организованной Марией кампании, стал Джон Роджерс, каноник собора Святого Павла, который читал проповеди против католической реакции у креста на соборном кладбище. Именно его выбрали с целью «сделать первый шаг». Его увезли из Ньюгейта в Смитфилд, и в ходе своего последнего путешествия он увиделся с женой и десятью детьми, которые встретили его счастливыми возгласами, будто он ехал на банкет. Встретившиеся ему на пути люди подбадривали его. Когда Роджерса привязывали к столбу, ему предложили помилование за публичное отречение от своих взглядов. Однако он отказался. Был зажжен огонь. Казалось, что он не страдал, но купал руки в огне, «будто бы это была холодная вода». Настало время сожжений.

Одной из ранних жертв стал Джон Хупер, епископ Глостерский. Его везли из Ньюгейта с мешком на голове, затем конвой передал его в его епископство, где 9 февраля он был привязан к столбу. Страдания его были очень сильными, поскольку связки молодого хвороста горели крайне медленно; огонь достиг лишь его ног и нижней части тела; когда он погас, епископ вскрикнул: «Ради Господней любви, добрые люди, дайте мне больше огня!» — после чего зажгли более интенсивное пламя. Очевидец писал, что «он молотил себя руками в грудь, пока одна рука не отвалилась; он продолжил колотить другой рукой, пока из кончиков пальцев не потекли жир, вода и кровь…» Его муки длились еще примерно три четверти часа, и в конце концов он «расстался с жизнью тихо, словно ребенок в своей колыбели».

В тот же самый день ткач, мясник, цирюльник, священник, дворянин и подмастерье были приговорены к сожжению епископом Боннером по обвинению в непринятии доктрины пресуществления. В скором времени тюрьмы Лондона заполнились и другими кандидатами на мученичество. После признания священника виновным в еретичестве его ноги были сломаны железом, поэтому к столбу его пришлость привязать на стуле. Фокс в воспоминаниях о сожжениях времен правления Марии утверждает, что «когда его сжигали, он сидел, объятый огнем, маленькие дети подбегали и вскрикивали — настолько хорошо, насколько они могли говорить в своем возрасте: „Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание, Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание“».

За северными воротами Честера был сожжен молодой мужчина. Ему на макушку поставили банку дегтя и смолы, и, когда пламя достигло ее, горючая смесь потекла по его лицу. В Боу в одном огне были сожжены одиннадцать мужчин и две женщины; в то же самое время огню были преданы десятеро в Льюисе. Томас Хоукс, глядя смерти в глаза, сказал своим друзьям, что, если терпеть огонь будет возможно, он покажет это, подняв руки. Он трижды хлопнул в ладоши в огне перед тем, как ушел из жизни. Когда было зажжено пламя в Джесус-Грин, Кембридж, огонь поддерживали с помощью книг. Одной из них была книга о причастии на английском языке, и страдающий в огне поднял ее и читал до тех пор, пока дым и пламя не заволокли страницу. Другая жертва, по воспоминаниям, «сладко спала» в огне. Когда доктор богословия шел к столбу, он внезапно начал танцевать.

— Что это с вами, господин доктор? — спросил его шериф. — Как вы себя чувствуете?

— Ну, господин шериф, я никогда не чувствовал себя лучше, ведь я почти дома. Мне осталось пройти две ступеньки, и я уже сейчас в доме моего Отца.

Можно описать способ казни. В землю всаживался большой кол или столб, к которому вела лестница или планка. Жертву ставили на планку таким образом, чтобы его или ее было видно толпе; мужчин раздевали и оставляли в рубахах, женщин — в сорочках. Затем жертву приковывали к столбу цепями, оставляя свободными руки. Вокруг столба ставили связки древесины и хвороста. Порой было непросто разжечь пламя или контролировать его. Древесина могла быть слишком сырой, а ветер — дуть не в нужную сторону. Друзья жертв иногда привязывали небольшие кулечки с порохом к их шее, но случалось, что взрыв был слишком слабым, и это лишь усугубляло их страдания.

Очень часто жертвы перед казнью молились или пели. Они преклоняли колени и падали ниц перед столбом. Потом многие целовали столб или разложенные связки древесины. Присутствующие при сожжении не всегда или не обязательно сочувствовали приговоренным. Во многих случаях жертву забрасывали кусками дерева или камнями. Когда один мужчина, умирая, запел псалом, его оглушили ударом по голове. «Ей-богу, — обходительно обратился религиозный комиссар к ударившему, — вы испортили старую добрую песню». Количество уличных торговцев было не сосчитать, и на сожжении в Дартфорде «появились всевозможные продавцы фруктов с лошадьми, навьюченными вишней, и продавали свой товар». Любой принесший вязанку хвороста в огонь получал сорокадневную «индульгенцию» от мук чистилища, поэтому родители отправляли своих отпрысков с топливом для костра.