Тюдоры. «Золотой век»

Елизавета постарела и в надежде скрыть морщины мазалась белилами и румянами так обильно, что лицо ее казалось неподвижной маской. Услуги дантиста в те времена не были доступны даже королям, и во рту у нее были только черные корешки, оставшиеся от зубов, – и поэтому улыбалась она крайне редко. С годами в ней накапливалась склонность к истерии, и ее вошедшие в поговорку осторожность и бережливость потихоньку перерастали разумные границы. И тем не менее – она и в самом деле оставалась истинным центром своего двора, и не только потому, что была королевой Англии.

В литературе не раз отмечалось, что все Тюдоры, носившие корону, были умными людьми – но, конечно, Елизавета отличалась даже на их фоне. Говорили, что Елизавета Английская, когда хотела успокоить нервы, переводила какой-нибудь текст с греческого (или с латыни) на английский – это помогало ей сосредоточиться.

Тридцать лет на троне дали ей такой опыт в делах правления, что ни один из ее советников не мог доминировать в Тайном Совете – и не только потому, что она искусно балансировала его состав. Нет, и помимо обычной в таких случаях «…игры фракций…», она попросту была компетентным политиком, не хуже своих министров – даже таких, как Берли или Уолсингем.

Ну, и наконец, очень многие вещи, связанные с карьерой и благосостоянием, зависели от ее милости. В этом плане хорошим примером мог бы послужить лорд Роберт Дадли, граф Лестер, ее неизменный фаворит. Но у него появлялись и соперники.

Одним из них как раз и был человек, чьи слова о «…ловле душ…» мы уже цитировали: лорд-канцлер, Кристофер Хаттон.

II

Он был сыном джентльмена, ведущего свой род еще с 1066-го, то есть со времен Вильгельма Завоевателя. Он получил обычное для молодых людей его круга воспитание – поучился в Оксфорде, потом поступил в Темпл, ассоциацию юристов в Лондоне, – но у него не было ни ученой степени, ни лицензии на ведение юридической практики. Вместо этого он постарался попасть ко двору и, в общем, прижился там. Он был хорош собой, высок ростом, прекрасно танцевал – и в конце концов попался на глаза королеве. Случилось это не так уж скоро, а жизнь при дворе была дорога, и он успел накопить долгов на 10 тысяч фунтов.

Но дальше карьера Кристофера Хаттона пошла вверх – и поистине стремительно.

Сначала он получил пост «джентльмена частных покоев [королевы]» – Gentleman of the Privy Chamber» – ближайшей аналогией более поздних времен, наверное, был бы придворный чин камергера.

Потом Елизавета сделала его капитаном своей личной гвардии. В свой черед, он стал и гофмейстером королевы, и даже почему-то членом Парламента в Палате общин – причем было известно, что он «…выражает взгляды Ее Величества…». В конце концов в 1587 году Елизавета Первая сделала своего дорогого Кристофера лордом-канцлером, то есть главой судебной палаты. Юрист он был, конечно, очень посредственный, и над ним посмеивались – но Кристофер Хаттон обнаружил большой здравый смысл и оставил за собой вопросы в основном политические, передав техническую сторону ведения дел своим сотрудникам.

В итоге с должностью он справился прекрасно и расположения королевы не утратил. На него сыпались всякого рода милости – пожалования земель, выгодные должности-синекуры и всякого рода «…особые предпочтения…».

Примером могла бы послужить его усадьба, которая вообще-то принадлежала епископу округа Эли, но была сдана им в аренду сэру Кристоферу за годовую плату в «…10 фунтов стерлингов, 10 возов сена и одну розу, сорванную в саду усадьбы в середине лета…». Нельзя сказать, что епископ был счастлив заключить такую убыточную сделку, но королева намекнула ему, что она как «Верховный Распорядитель Церкви Англии»[52] может сместить его с епископской кафедры.

Это был серьезный довод – и епископ покорился.

Кристофер Хаттон писал своей повелительнице самые нежные письма и говорил, что служить ей – небесное блаженство. Иногда он писал и посмелее – например, при возникновении в Лондоне эпидемии послал Елизавете кольцо, которое, по его словам, служило амулетом и которое следовало носить не на пальце, а на цепочке вокруг шеи, с тем чтобы кольцо висело меж двух ее грудей, которые в сумме сравнивались с «…целомудренным гнездом истинного постоянства…»[53]. Елизавета относилась к нему, право же, с нежностью и называла своим «барашком» и «заводилой»[54]. Тем не менее он ее ревновал к другим ее приближенным.

Например, к Эдварду де Веру, 17-мy графу Оксфорду.

III