Тюлень (СИ)

Вокруг стояла тишина, над морем дул ветер, пропитанный терпкими запахами знакомых и незнакомых трав, в том числе ёвшана и селина. Такие приятные запахи появлялись над морем каждый раз, когда со стороны Каракумов дул северо-восточный ветер, сообщая о близости пустыни. Из-за разбросанных по набережной Красноводска домов, из-за седых отрогов гор, окружающих город с трех сторон, появилось солнце. Рассыпанные по волнам золотые пряди солнечных лучей своим ласково-горделивым видом подчеркивали красоту окружающей природы. Старик очень любил это великолепие, его особую живописность. Некоторое время он гонял лодку по морю, затем притормозил ее, чтобы в спокойной обстановке перекусить и полюбоваться морским пейзажем. Он и впрямь проголодался, ему хотелось чаю. Уже давно прошло время, когда он, по словам старухи и младшей дочери, “вдвоем с другом чаевничал”. Живущая по соседству и часто навещающая их младшая дочь входила в дом, улыбаясь и всякий раз шутливо произнося: “Значит, так и сидите, два друга, и тихонько беседуете между собой?”. Старик со своей старухой, если были здоровы, всегда вставали рано, словно их ждали неотложные дела. Ковыляя, старая Умман шла на кухню, ставила на газовую плиту чайник и занималась приготовлением завтрака. Старик в это время выходил во двор, давал корм курам, кормил собаку, а иногда вместе с собакой шел к морю, садился на берегу и погружался в раздумья. В таких случаях за спиной раздавался голос Умман мама, звавшей его к завтраку, этот голос, напоминая ему, где он находится, возвращал к действительности:

— Эй, отец, если не хочешь глазами до дна выпить море, иди уже домой, чай остыл!

После того, как мотор заглох и катер замер на месте, старик встал и прошел к скамейке в центре лодки, там, где находилась его сумка с припасами, торопливо достал из нее термос с приготовленным с вечера чаем и, ни на что не отвлекаясь, выпил пиалу крепкого, настоявшегося чая. Немного утолив жажду, он ослабил пояс, надетый поверх длинной, доходящей до колен темно-синей рубахи и прикрывающий поясницу, которая временами очень сильно болела. Только после этого он во второй раз наполнил пиалу и осторожно, чтобы она не опрокинулась от малейшей качки, аккуратно поставил ее перед собой, потом потянулся и достал стоявшую перед ним сумку с едой, поставил ее себе на колени. Старик поел захваченных из дома бутербродов с брынзой, запивая чаем, который раз от раза становился все гуще и крепче, спокойно понаблюдал за окружающим его пейзажем, и был он сейчас похож на рыбака, в одиночку вышедшего в море и удившего рыбу далеко от берега. Укутанные в бархат складки волн напоминали молодую женщину, лежащую в обнимку с младенцем и мечтающую о чем-то прекрасном, вздымающийся купол ее расшитого кушака говорит о том, что вся ее плоть жаждет удовольствий, она словно заигрывает с кем-то.

Вдруг взгляд старика задержался на участке моря слева, там лучи солнца, резвясь между бугорками волн, придавали им золотистый оттенок. Это место напомнило ему чудесное видение, когда по весне миллионы рыбешек, ослепляя сверкающей на солнце золотистой чешуей, стаями перемещаются к нерестилищам на пресноводных реках. Когда же частичка этого блестящего клубка отделилась от общей массы и поплыла в его сторону, он поверил, что это и есть стая рыб, участвовавшая там в любовных играх и теперь возвращающаяся обратно, они плыли, задрав носы к солнцу, и это напоминало картинку, на которой каждая из них, ухватив ртом лучик солнца, тянет его за собой, извиваясь, они плыли с надменным видом, ни на кого не обращая внимания. Когда же они подплыли ближе, старик с удивлением обнаружил, что никакие это не воблы, а водяные ужи, купающиеся в лучах солнца.

Честно говоря, старик не думал, что после недавних холодов они еще остались в этих краях. Поэтому, увидев их, так удивился: “Вроде бы им давно уже пора уползти в норы и спрятаться под землей”. Но потом вспомнил, что в последние дни солнце снова щедро согревало землю своими лучами. “Эти молодчики змеи на солнце понадеялись, кому хочется уходить отсюда? Разве не сказал поэт: “Нет ничего прекраснее этого света”?”