Ливрейный лакей провел мистера Джонса к адмиральской дочери. Это была дородная дама, одетая в новый генеральский мундир цвета хаки.
— Он ждет вас, — сказала она трогательно просто.
И провела мистера Джонса к двери, которую охраняли две пожилые леди в форме.
— Вы же не принесли ему ничего съедобного, ведь так? Никаких сэндвичей или шоколада?
— Если вы позволите, мэм, мы обыщем его, чтобы убедиться… Простая формальность, сэр.
Формальность была выполнена, дверь открыта и мистер Джонс пропущен. Синьор Черубини сидел на полу и прял, облаченный в белую простыню. Глаза его застыли, уставившись в пустоту. Казалось, друга он не узнал. Рядом с ним стояла клетка, в ней сидел Паоло. Старый вояка был еще тощее хозяина, но сохранил пока огонек разума в глазах и мистера Джонса признал мгновенно.
— О, dear, dear! О, dear! — бросил он с отчаянием.
Мистер Джонс приблизился к бакалейщику.
— Это я, — тихо сказал он. — Вы меня узнаете?
Костлявые пальцы синьора Черубини продолжали механически двигаться.
— Индивидуум не мертв! — крикнул Паоло.
— Махатма в глубоком трансе, — почтительно прошептала адмиральская дочь.
При звуке ее голоса синьор Черубини вздрогнул и шевельнулся.
— Атлантическая хартия, — пролепетал он. — Права человека и гражданина. Ку-ку… Объединенные Штаты Европы… ку-ку… За демократический Китай, ку-ку… Новая Европа, ку-ку… Война за прекращение войн… Завоевать мир во всем мире… Братство… Демократия… Ку-ку, ку-ку, ку-ку…
— Тюльпан всюду! — пожаловался Паоло.
— Это я, мистер Джонс, ваш друг из Сохо. Вы меня узнаете?
Он искал какое-нибудь емкое дружеское слово — что-то, что всплыло бы вдруг в помутившемся рассудке бакалейщика, точно луч света в темном царстве. И потому он совершил фатальную ошибку.
— Горгонзола! — крикнул мистер Джонс, и тут великое сияние озарило лицо Махатмы, и он рухнул, точно его поразили в самое сердце…