Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы

После лекции завязывались беседы. Инженер присматривался, намечал кандидатов в Арденны. Можно снарядить будущего партизана в дорогу. В робе, которую обязаны носить «восточные рабочие», за ворота шахты не выйдешь — сцапают немецкие стражники.

— Получаю я от Павла письмо, — рассказывает Петр Иванович. — Разные семейные новости, жалобы на дороговизну, словом, обыкновенные житейские темы. Я обращаю внимание на цифры. В них вся суть. Допустим, Павел пишет, что приобрел какую-то вещь за сто семьдесят пять франков. Читать надо не франки, а сантиметры — сообщается рост человека. Таким же способом — номер рубашки, шляпы, все мерки для портного. Немного погодя приходит еще пакет. В нем фотография для удостоверения личности и записка: «Посылаю тебе карточку моего беспутного приятеля. Можешь отдать ее несчастной влюбленной, пусть утешится хоть этим». Понятно, каждый раз Павел выдумывал новый предлог. И не всегда отправлял послания почтой. Были связные…

Если русский работает в первой смене, то его, с помощью друзей в управлении шахты, переводят во вторую. Ночью стража дремлет. Русскому в окошечко душевой протягивают одежду, сшитую по мерке. После гудка он сливается с толпой бельгийских шахтеров, неотличимый от них. На трамвайной остановке его ждут. Он получает пароль, отзыв, едет в трамвае до кольца. Затем — на ферму, где обеспечена явка.

Там новобранца встречает Петр Иванович.

— Фашисты бубнят по радио о победах в России, а я думаю про себя: «Ладно, погодите, наши силы прибывают. Вот сегодня еще один в строй вступает, на моем участке…»

Теперь надо дать беглецу карту, объяснить, как он будет двигаться, где поездом, где пешком. Надо назвать людей, готовых дать ночлег, еду. Фермера, лесника, содержателя «брассери», дорожного мастера… Петр Иванович не мог проделать весь путь со своими подопечными. Обычно он брал их к себе в машину на подступах к Арденнам, недалеко от расположения отряда.

Я слушаю Петра Ивановича, не замечая времени. Вдруг я отдаю себе отчет в том, что его рассказ обрел естественный фон. Арденны — вот они! Лесистые горы охватывают нас. С большака мы сворачиваем на змеистый, затененный елями проселок. Горы раздвигаются, нас словно втягивает улица маленького городка. Низенькие, толстостенные постройки, чахлые садики.

— Где же это? — И Петр Иванович тормозит, оглядывается. — Да, да, здесь, конечно… Видите дом? Как раз возле него, чуть ли не под самыми окнами мы и застряли…

Дом такой же, как и все в Рошфоре, одноэтажный, отличающийся от соседних лишь вывеской сапожника. На боковой стене, безоконной, намалеван призыв пить пиво «Стелла Артуа». Тихий, будто уснувший дом в тихом городке. А в то время здесь находился пост гитлеровской полевой жандармерии. Я невольно ищу какие-нибудь признаки ее. Решительно ничего!

Надо же, именно здесь, под носом у жандармов, отказал мотор! А в машине, в крытом кузове, сидели, тесно прижавшись друг к другу, восемь русских, сбежавших из Лимбурга. Правда, с отличными документами. Но компания подозрительно большая. А под скамьями — пистолеты, автоматы…

Вылезаю, улыбаюсь жандарму. «Фу ты, — говорю, — безобразие! Извините, загородили вам дорогу!»

Шофер копается в моторе. Он тоже человек бывалый — не выдает беспокойства. Старательно, без всякой спешки орудует гаечным ключом.

Жандарм полистал вскользь мои бумаги, кивнул, потом подошел к шоферу, даже совет дал ему… Испугаешься — привяжутся, обыщут машину. Тогда капут. Не прорвешься — рядом немецкая воинская часть. Все пропали бы…

Я пытаюсь вообразить сцену: застрявшая машина, гитлеровец, немецкие надписи на улице, прибитое к столбу распоряжение коменданта: за содействие партизанам — смертная казнь.

День воскресный, на улице пусто. Дремлют дома-близнецы. Где-то кричит петух. Девочка насыпает зерно в кормушку для птичек. Приключение у поста жандармерии кажется невероятным.

Дорога выносит нас на край косогора. Внизу, под кручей, в узкой долинке, — уютный городок Лярош, плотное скопление зданий из красного кирпича, старинный замок на холмике. А рядом с нами — большой белый отель. Веранда летнего кафе.

Петр Иванович звонит. Дверь открывает полная, пожилая женщина. Всматривается.

— Мсье Пьер? Неужели вы?

— Да, да, мадам Бинэ, — говорит он. — Что, постарел? Да, двадцать пять лет не скинешь. Познакомьтесь, со мной гость из Советского Союза.

— О-ля-ля! Хоть бы предупредили, мсье Пьер! Печка холодная, у нас ремонт…

— О, не беспокойтесь! Мы пообедали.

— Это верно?

Мы поклялись, не кривя душой. По дороге, в ресторанчике, мы ели жареного кабана.

— Покажите гостю кухню, — просит Петр Иванович.

Газовые плиты, обитые цинком посудомойки, шкафы и полки с посудой, часы с кукушкой, деревянная табличка с выжженным изречением: «В родном доме все вкуснее». Вряд ли я когда-нибудь осматривал кухню с таким волнением, как здесь, — ведь в годы войны мадам Бинэ принимала здесь советских военнопленных. В качестве пароля они предъявляли половинку монеты в десять сантимов. Адрес отеля давал русским мсье Пьер, а иногда привозил их сам.