Луна выглянула из-за тучи, и Тиур опознал третьего. Им оказался мнимый «малахольный».
– А дело-то у них налажено да маслом смазано, – буркнул он, быстро одеваясь. – Не зря брат Иорадий, когда принимал «на грудь» чрезмерное количество пива, твердил: «Не доверяй бабе просто потому, что она – баба! Не доверяй вдвойне, ежели она красива, – будешь тогда думать только тем, что между ног у тебя болтается! Не доверяй втройне, ежели она умна, – тогда твою же силу обернёт против тебя! А ежели она ещё и колдовка, то прими мои поздравления – висеть тебе на суку, высунув язык на плечо, чтобы в земле от твоей мочи и спермы выросла мандрагора и ведьма её, орущую, выкопала».
Троица уже подходила к началу улицы, когда Тиур серой тенью устремился за ними. «Зелёный камзол» нёс факел, держась немного впереди. Женщины переговаривались, и вскоре ведьмак расслышал тихие голоса.
– Ой, боязно мне, сударыня Нельва, – дрожащим голосом поделилась Линла, кутаясь в тёмный плащ. – Ну как прознают в городе, что я по ночам на шабаши хожу?
– А ты ответь – хорошо, что ты на шабаши не летаешь. На метле! – засмеялась ведьма. – Да не робей! Никаких бесовских оргий не будет, никто тебя за титьки хватать не собирается.
– Ох, – выдохнула с облегчением наивная горожанка. – А я-то уж решила…
– Ну, ну!
– Когда я от тебя пошла домой, то первым встречным оказался чужак – молодой купец из Пекуэланда. Такой справный, сильный, и…
Она засмущалась и прикрыла губы ладошкой.
– И тебя к нему повлекло, – прямо сказала Нельва.
– Ой, срам какой! – залепетала Линла. – От таких желаний мне потом нужно будет целую седмицу молиться и каяться, каяться и молиться.
– От таких желаний нужно целую седмицу, а то и поболе из постели не вылезать, мужика стоящего в себя вбирать да орать от удовольствия! – бархатным голосом ответила ведьма. – Где уж тебе об этом знать, если твой муженёк над тобой членом слабым махал, как куриным пером?
Городская стена выросла перед ними, но провожатый зазвенел связкой ключей и отпер небольшую калитку. Свежий ветер дохнул в лицо. Луна, тягуче улыбаясь красным ртом, покрывала дорогу рассеянным, словно пыль, светом. Они уходили в летние луга, насквозь промокшие от росы.
Издалека послышались звуки, словно кто-то шлёпал по голому телу.
«Река», – понял Тиур и, став тенью собственной Тени, заскользил над травами.
Едва не столкнувшись с «малахольным», повернувшим обратно, он быстрым шагом добрался до реки. На берегу пылал костёр, возле которого на подставке стоял медный котёл и лежали связки растений. Нельва протянула руку, и Линла вложила в неё булавку и пуговицу.
– Нож, – потребовала ведьма, и длинное, тонкое лезвие тут же оказалось у неё. – Сиди пока тихо, смотри, слушай. О себе прошлой забывай, о себе настоящей вспоминай.
Она щёлкнула пальцами, и в котле вспыхнул белый огонь. Нельва погрузила в него руки до плеч, застонала от радости и потом стала волшбу творить.
Нельва сбросила с себя мантию, и её белоснежное тело засияло, возликовало, взметнулось навстречу пламени. Она стащила с Линлы плащ и короткую размахайку, поставила рядом с собой, и яростный огонь растёкся вокруг них, щёлкая, задираясь, озоруя. Чародейка уколола ножом левую грудь женщины, выпустив немного крови, вытерла порез шалью и бросила её в котёл.
Её глаза стали похожи на два факела. Тиур, скрывающийся в густых кустах, почувствовал, как волосы на его голове становятся дыбом от сильного жара и жгучей энергии, исходящей от обнажённого тела Нельвы. Он сжал в ладони ведьмовской амулет в виде серебряного сокола, но это мало помогло. Голос ведьмы нарастал, заставляя Линлу корчиться на земле в муках неутолимого желания, выгибать спину, широко раздвигать ноги, согнутые в коленях, дрожать и погибать в блаженстве.