Тюремный дневник

– Какого х… ты здесь делаешь? Такие, как ты, в тюрьмы не попадают. У вас есть бабло, – потерла указательный и большой пальцы передо мной Рейчел.

Я сперва напряглась всеми мышцами своего тела в ответ на неожиданный вопрос и грубый жест, но девушка мне нравилась, да и я надеялась, что она что-то знает о нашем будущем, поэтому я решила продолжить нашу беседу.

– Заговор против Соединенных Штатов Америки. Я – русская, – пожала плечами я. А ты?

– Нарушение условно-досрочного, – не углубляясь в детали ответила она. – Впрочем, мне по х… Какая разница, где сдохнуть – тут или на улице. У меня все равно никого нет.

Она снова закрыла глаза, тихо застонала и ушла в себя.

К окошку в дверной решетке с грохотом подкатили тележку с какими-то баночками. Медсестра в резиновых перчатках стала по очереди вызывать нас и выдавать баночки с нашими фамилиями на белых наклейках.

– Извините, – сказала я, когда пришла моя очередь за баночкой. – Я не уверена, что я смогу…

– Сможешь, куда ж ты денешься, – громко рассмеялась она в ответ.

Я смущенно с баночкой в руках вернулась на железную лавку. Женщины стали по одной вставать с лавки и занимать почетное место на туалетном пьедестале. Я так и не смогла.

Спустя полчаса тележка вернулась за добычей, и я смущенно протянула пустой пузырек. Медсестра грубо выругалась, но никакой кары не последовало.

В соседней камере послышалось шевеление и звук поворачивающегося в замке ключа. Через несколько минут вывели и нас, но, как оказалось, лишь для того, чтобы согнать в новую камеру, на этот раз всех вместе, человек тридцать-сорок в маленьком помещении, где не было даже лавок, а только пять стеклянных окошек на одной стене и у каждого бетонная табуретка-пенек.

– Сейчас к вам придут адвокаты, – рявкнула надзирательница и захлопнула тяжелую железную дверь.

Я осталась стоять возле двери. Повисла долгая пауза – все сорок чернокожих женщин, кто лежа, кто сидя на полу, уставились на меня.

– Я, конечно, извиняюсь, – нарушила тишину сидящая на полу внушительных размеров чернокожая американка с банданой на голове, ярко-розовыми ногтями на ногах и руках, в пляжных шлепанцах, белой майке-стрейч, обтягивающей складки на животе, и ярко-голубых джинсах, – но ты-то тут что делаешь?

Я, чувствуя, что бежать некуда и единственный путь к спасению – это наладить контакт с человеческой массой, робко протянула:

– Заговор против Соединенных Штатов Америки. Я – русская.

– Слышь, ты, – толкнула она в бок лежавшее с ней рядом тело, подвинься, дай нашей красавице сесть. – Малыш, давай садись ко мне. Не ссы, тебя никто не тронет, – снова обратилась она ко мне. Она со мной, поняли, бабы? – громко сказала она окружающим женщинам, которые моментально утратили ко мне интерес и занялись своими делами – кто-то спал, кто-то стонал, кто-то болтал друг с другом о пикантных подробностях интимной уличной жизни.

– Я – Пейдж. Ты?

– Мария.

– Ты голодна?

– Немножко, – сказала я, вспомнив, что с ночи ничего не ела.

– Вот тебе мой бутерброд. Ешь, не стесняйся. Мне все равно пора худеть, а то мой Джонни опять уйдет к этой пигалице, – засмеялась она, поглаживая складки на животе.

– Пейдж, извините, а можно вопрос? – сказала я, прожевав подаренный бутерброд и немного придя в себя. – Когда мы были там, в камерах, кто-то так божественно пел. Этот голос спас мне рассудок и жизнь. Это, случайно, были не вы?

Пейдж широко улыбнулась и густо покраснела. – Ну, мож, и я. Можешь не благодарить. Все ок, дорогая. Поспи лучше, как знать, что тебе еще предстоит сегодня.

– Спасибо, Пейдж, – сказала я, свернулась калачиком на бетонном полу, закрыла глаза и погрузилась в сон.

Мы же русские

Июль 2017 года, год до ареста

Пусть я с вами почти незнаком,
И далеко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного…
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоем,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чем

[4].

Глубокий бархатный, чувственный и нежный тенор известного русского певца Олега Погудина едва затих, как зрительный зал взорвался овациями. Мужчина в классическом черном смокинге с аккуратным строгим галстуком-бабочкой опустил голову, отчего прядь русой, будто шелковой, челки небрежно упала на полуприкрытые глаза. Еще секунда, и он поднял голову и счастливо расцвел в белоснежной улыбке, принимая заслуженные восторги зрителей.

Маленькая комната Российского культурного центра города Вашингтона утопала в громких аплодисментах. Зажегся свет, и деревянные стены комнаты будто вспыхнули огнем от блеска сотен высеченных золотом с пола до потолка имен российских и американских дипломатов, которые день за днем за десятки лет по крупицам выстраивали мир двух сверхдержав.