На третьем году своей женитьбы он без памяти влюбился в молодую, красивую девицу Анну Монс, родившуюся в Москве. Отец и мать её были немцами. Царица Евдокия, после бесполезных преследований этой соперницы, устроила сцену ревности своему мужу, запретив ему являться к ней в спальню и поссорившись со вдовствующей царицей, своей свекровью. Царю только этого и было нужно. Поощряемый как господином Лефортом, так и прекрасной иностранкой, в которую он был влюблён, он решил выполнить то, что уже давно замышлял: развестись с женой и заключить её в женский монастырь, где эта несчастная государыня была вынуждена постричься в монахини. Всеми забытая, она провела там много лет. А в это время её муж предавался своим страстям, беспрестанно меняя любовниц.
Её ревность к нему и приверженность к старым благочестивым обычаям, отвращение от новых, казавшихся ей нечестивыми, до того наскучили Петру, что, пред отъездом своим за границу, в 1696 году, он решился совершенно оставить жену свою…
Легко понять, как должна была проигрывать в глазах Петра бедная Евдокия Фёдоровна в сравнении с развязною немкою, привыкшею к обществу мужчин, как претили ему приветствия вроде: лапушка мой, Пётр Алексеевич! – в сравнении с любезностями цивилизованной мещанки. Но легко понять также, как должна была смотреть Евдокия Фёдоровна на эти потехи мужа, как раздражали Петра справедливые жалобы жены и как сильно становилось стремление не видать жены, чтоб не слыхать её жалоб. Опостылела жена… А всему виною проклятые немцы, проклятый Лефорт, которому вместе с Плещеевым приписывали доставление Петру развлечений, особенно неприятных царице. И вот у Лопухиных к Лефорту ненависть страшная.
Царица Наталья Кириловна, любившая свою невестку, старалась поддерживать согласие между молодыми супругами; но с её смертию оно совершенно нарушилось.
Перед отъездом Петра за границу, когда удаляли из Москвы всех ненадежных людей, удалены были и отец царицы с двумя братьями: «Марта в 23 день великий государь указал быть в городах на воеводствах: на Тотме боярину Фёдору Авраамовичу, на Чаронде боярину Василию Авраамовичу да с ним племяннику его стольнику Алексею Андрееву сыну, в Вязьме стольнику Сергею Авраамову сыну Лопухиным, и с Москвы в те городы ехать им вскоре». После всего этого Петру, разумеется, не хотелось возвратиться из-за границы в Москву и застать здесь подле сына постылую Евдокию.
Чем все они так прогневили государя – неизвестно.
Когда царю стала надоедать жена, он тайно посоветовался с духовенством и опытными людьми, желая узнать, нельзя ли найти какую-то зацепку, чтобы получить право на развод. Не получив благоприятного ответа, он заявил, что все они невежды и что, если бы он посоветовался по этому вопросу в Риме, там бы нашлись более ловкие люди.
Тогда решено было удалить Авдотью Фёдоровну в монастырь: по крайней мере, из Лондона царь прислал повеление боярам Л.К. Нарышкину и Т.Н. Стрешневу, также духовнику царицы, склонить её к добровольному пострижению. «О чём изволил ты писать к духовнику, и ко Льву Кириловичу, и ко мне», отвечал Стрешнев 19 апреля 1688 года, «и мы о том говорили прилежно, чтобы учинить во свободу и она упрямится. Только надобно ещё отписать к духовнику, и сами станем и ещё говорить почасту. А духовник человек малословный; а что ему письмом подновить, то он больше станет прилежать в том деле». Пётр подтвердил свою волю по возвращении из Лондона в Амстердам, повелев и князю Ромодановскому 9 мая года, содействовать Стрешневу: «Пожалуй сделай то, о чём тебе станет говорить Тихон Никитич, для Бога…»
Женившись по старине, Петр задумал и избавиться от жены по старому русскому обычаю: уговорить нелюбимую постричься, а не согласится – постричь и насильно.