Тюряга

   «Леоне, пятьсот десять... Леоне, пятьсот десять... Леоне, пятьсот девять...» — отчаянно билось в мозгу. Включался сигнал зуммера, загоралась красная лампа, но Фрэнк не двигался.« Леоне, пятьсот десять... Какая разница, поднимусь я или не поднимусь? Все равно они не перестанут надо мной издеваться... Леоне, пятьсот десять... Они не имеют права, я буду сопротивляться... Леоне, пятьсот десять... Нет такого закона. Это бесчеловечно...» Фрэнк сжал себе ладонями уши, чтобы не слышать рявканья команды: «Фамилия?! Номер?!» Он сделал почти нечеловеческое усилие над собой, чтобы не повторять, как автомат свой номер и фамилию. «Я должен прорваться к другим мыслям. Я буду думать о другом. Я смогу думать о другом. Отец, помнишь, ты говорил мне, ты рассказывал, как устроено атомное ядро... — Леоне, пятьсот десять... Атомное ядро, да! Оно состоит из протонов и нейтронов, они обмениваются другими частицами, которые называются пи-мезоны. В больших тяжелых ядрах частицы так близко прижаты друг к другу, что все ядро напоминает каплю жидкости. Кажется, лампа перестала мигать». Фрэнк отнял ладони от ушей. Действительно, в карцере стояла мертвая тишина. «Слава богу, — подумал Леоне. — Неужели я хоть немножечко, но победил?» И вдруг он услышал странный звук, глубокий, тяжелый, как будто завибрировал пол, заколебались стены. Неприятный, раздражающий, вызывающий чувство страха и беспокойства звук нарастал, словно бы проникая в тело Леоне и начиная разъедать, высверливать его изнутри. Фрэнк попробовал было зажать уши, но это не помогло. Он решил снова сосредоточиться на своих мыслях. Повторять что-нибудь, все равно что, лишь бы отвлечься. Кажется, он вспоминал перед этим, что отец рассказывал об атомном ядре. «Да-да, — заставил он себя вспоминать дальше. — Ядро напоминает каплю жидкости, и когда в эту каплю попадает какая-нибудь частица, то капля начинает колебаться, то образуя нечто вроде мяча для регби, то возвращаясь обратно к форме шара...» Звук нарастал и нарастал, Леоне почувствовал, как что-то чудовищное, не поддающееся никакому контролю начинает подниматься из темных глубин его существа, какой-то древний, не принадлежащий ему, безличный ужас, как будто какие-то темные силы сворачивают его душу, комкают и разрывают ее.

   — Возвращаясь обратно к форме шара, — громко стал он повторять вслух. — К форме шара, к форме шара...

   Неожиданно он почувствовал какой-то странный запах, какой-то тошнотворный запах, от которого пошла кругом голова. Ему показалось, что он вдыхает этот запах себе в душу. Что его душа, которую корежат и мнут, рвут и комкают, теперь еще вдобавок начинает еще и пропитываться чем-то гнилостным, отвратительным. Леоне схватил себя за горло, в отчаянии он оглядел белые стены, которые, казалось, заметно вибрировали, источая из себя адский звук.

   — Если ты не будешь, как прежде, называть свою фамилию и номер, — металлически объявил громкоговоритель, — мы увеличим подачу газа и втрое усилим разрушающий звук. Ты на грани безумия, Леоне. Подчиняйся, если не хочешь сойти с ума. Итак, твой последний шанс, как только раздастся сигнал зуммера и загорится красная лампа, ты должен встать, повернуться к видеокамере и назвать свою фамилию и номер, тогда мы выключим звук и прекратим подачу отравляющего газа.

   Раздался все тот же мучительный сигнал и вспыхнула красная лампа.

   — Фамилия! Номер! — рявкнул громкоговоритель. Фрэнк еле поднялся и", покачиваясь от головокружения, повернулся к видеокамере.

   — Леоне, пятьсот десять.

   Снова раздался издевательский сигнал и зажегся ослепляющий фонарь.

   — Фамилия! Номер!

   — Леоне, пятьсот десять.

   Гнетущий, давящий, сводящий с ума звук исчез и стало легче дышать, но теперь, словно продолжая показывать его за неповиновение, система повторяла свои приказания без остановки.

   День и ночь смешались в голове у Леоне. Он не знал сколько прошло времени с тех пор, как они посадили его сюда. Вначале он пытался считать дни, отмечая в памяти каждый раз, как они приносили ему еду. Но после двух недель ежедневной пытки он сбился со счета. Еще два раза, когда он пытался сопротивляться, они применяли газ и звук. Силы Леоне были на исходе и однажды, когда снова раздался сигнал и загорелась лампа, Фрэнк поднялся и сказал:

   — Не помню.

   Он действительно забыл свою фамилию и номер.

   Драмгул наблюдал эту сцену на экране телевизора. Вот, покачиваясь, поднимается Леоне. Вот он поворачивается к видеокамере. И вот его расширенные от ужаса зрачки.

   — Фамилия! Номер! Леоне покачивает головой.

   — Не помню.

   — Отлично! — сказал Драмгул, отворачиваясь от экрана. — Кажется, мы добились успеха. Наконец-то. Этот Леоне оказался крепким орешком. Пять недель держался. Другие через неделю ломаются, а этот — пять. Ну-ка, освежите его, чтобы не помешался раньше времени. И сократите ему питание наполовину, а то что-то он растолстел там без спорта.

   — Сейчас мы приведем его в чувство, — захохотал стоящий за спиной у Драмгула Палач и вышел из кабинета начальника.