Тюрки и мир. Сокровенная история

Эта фраза в тексте, найденном А. И. Мусиным-Пушкиным, выглядела следующим образом – рскзмлжзшлмнмс: в древнем тюркском языке писали в одно слово и только согласными, гласные добавлялись, если возникали разночтения. Потом, примерно в Х веке, тюрки Европы поменяли направление письма, стали писать слева направо и опять в одно слово. Но оставались правила разделения письменных знаков, при этом к согласным добавляли все гласные и надстрочные знаки – титла. Случайности тут исключены, как в таблице умножения. Дважды два всегда четыре.

И искомая фраза из «Слова» обрела вид, еще более длинный —

орускаяземляужезашоломянемеси.

Но она уже переводилась с древнетюркского языка. Буква в букву.

Ор-ус-каяз-емля-уж-ез-аш-олом-ян-ем-ес-и, где «ор» – подниматься, «ус» – гриф, «кайзы» – останки, кости… Словом, буквальный перевод такой: «Поднимайся, гриф, поедай останки, рви, сдирай шкуру. Умножай смерть, пугай. Преследуй еду-добычу». Причем эта строка согласуется с предыдущими фразами, где «орлы (грифы! – М. А.) клекотом на кости зверей зовут; лисицы брешут на червленые щиты».

Из текста ясно, автор иронично относился к русскому беку Ингвару. Не князю Игорю! Герой поэмы варяг, которого иезуиты «сделали» потом князем Игорем и славянином.

Мусин-Пушкин, первым написавший о поэме, знал ее текст, это чувствуется. Увы, из песни слова не выкинешь, не о Русской земле там речь, о грифе. У тюрков была примета: на кого гриф зашипит, тот умрет. Ее и обыгрывал автор поэмы в приведенной выше строке… К сожалению, таких произвольно переведенных фраз сотни. Впрочем, чему удивляться, ведь когда переводили поэму, в России процветало рабство – крепостное право. И в деревнях, и в городах. А главное – в умах людей. Это было время славянофилов.

О «Слове…» написано, пожалуй, больше, чем о любом другом литературном произведении. А ближе всех к истине, видимо, были помощники Мусина-Пушкина – А. Ф. Малиновский, Н. Н. Бантыш-Каменский и Н. М. Карамзин, которые помогли ему разобрать текст. В сотрудничестве со своими друзьями они и «похоронили» поэму, придав ей необходимые, с их точки зрения, славянские черты. Отсюда отсутствие оригинала поэмы. Отсюда сотни переводов с русского на русский и редкая вседозволенность, с которой, чтобы придать смысл своим сочинениям, переставляли и дописывали фразы, буквы к словам поэмы… Лишние изымали. И тому не было конца.

А разве так переводят поэмы?

Впрочем, говорить о самых известных ее «исследователях» и «переводчиках» не представляется возможным, все они шли по колее, проложенной иезуитами, считая шаг вправо, шаг влево не допустимым. Если бы хоть один открыл Древнетюркский словарь, то совершенно иначе понял бы это удивительное произведение… И не надо было бы ничего доказывать, не надо спорить. Восторгались бы сейчас.

История со «Словом…» вновь убеждает: правду нельзя уничтожить, ибо она дана Богом. Как жизнь… Поэзия тюрков была две тысячи лет назад, и уже тогда поражала совершенством своего звука и образа. Все-таки карандаш придумали тюрки; им, «черным камнем», записывали стихи.

России потребовались десятилетия после Тредиаковского, чтобы зазвучал голос другого славянского поэта, Александра Пушкина, который сумел-таки написать стихи по-русски. Между этими поэтами стояли Державин, Жуковский, они сочиняли по-тюркски, потому что иного литературного языка в пору их учебы и молодости не было. Вспомните, «Я пел, пою и петь их буду, о них народу извещу, татарски песни из-под спуду, как луч, потомству сообщу…» – это Державин. Его стихи – это своеобразный авторский перевод на чужой для него русский литературный язык, отсюда видимая «неуклюжесть» стиха, его «неотесанность».

Тюркская литература – это тайна российской истории, ею бы гордиться, а не скрывать. Известно же, книги на Руси были и очень ценились, их берегли, собирали в библиотеки, что отмечали многие заезжие иностранцы.

Куда же исчезли эти сокровища в России? И почему их сохранили старообрядцы?