Тюрки и мир. Сокровенная история

Вновь все было выстроено безошибочно и точно, потому что вновь на пороки людей сделали ставку иезуиты – на алчность, на зависть. Они знали: пороки ведут человека к гибели, к потере свободы, к духовной нищете. И не скупясь ставили на них.

Новым в той схеме, пожалуй, было одно: в Оренбурге появилась Сеитова слобода, где жили «карманные» татары, так назвали привезенных из Казани. Их привезли специально, чтобы, играя роль приказчиков и толмачей при сделках русских купцов, они обманывали казахов, за что получали известную долю выручки… Весь гнев обманутых казахов доставался не русским, татарам!

Оренбург развращал казахскую знать и тем увеличивал численность младшего жуза за счет худородных беев. Он понимал: нахлынувшее богатство обременит ханов, деньги и роскошь помутят сознание, привяжут к России. Казахам давали зажиреть и немного понежиться в безделье. Ждали, пока базар окончательно разделил Степь на «русскую» и «нерусскую» половины. Потому что не все степняки спешили в Оренбург, не все желали быть разжиревшими казахами. В честных людях Степи зрело недовольство переменами.

Первыми возмутились яицкие казаки, они жили ближе к Оренбургу, их земли из-за вынужденного гостеприимства стали настоящим проходным двором. То недовольство, в конце концов, вылилось в Пугачевский бунт, который поддержали казахи среднего и старшего жузов, – народное восстание, крестьянская война… Но особенно резко реакцию народа на перемены высветило восстание, названное «движением Срым-батыра». Подобного здесь не знали. Срым-батыр выступил не против ханской власти, он выступил за лишение ханского права потомков Абулхаира, которых развратило богатство.

Потеряв стыд, те брали деньги с родственников даже за переправу скота через реки. Отношения в Казахстане перешли на деньги, что выглядело омерзительно. В том восстании столкнулись прежний дух и нарождающаяся алчность. Был конфликт совести, который рано или поздно все равно проявил бы себя. Слишком высокий дух и слишком низкая алчность, они не могли не столкнуться.

Это жуткое противоречие навсегда вошло клином в казахское общество, стало его сутью: одни там стремятся к правде и справедливости, другие – к чужим деньгам, даже гостя обворуют, глазом не моргнув…

Правящий хан Нурали, услышав о Срым-батыре, испугался, но русские подавили восстание. И алчность победила. Окрыленный успехом хан бросился выяснять отношения с другими своими обидчиками… Дело кончилось тем, что 21 июля 1785 года Нурали написал в письме оренбургскому губернатору Игельстрому: «И здесь в журте Киргиз-казахов я потерял доверие. Говорят, что я – русский хан и к нам его душа не лежит; говоря так, они отвернулись от меня и ушли. И у меня не осталось убежища ни в той, ни в другой стороне».

Алчный хан попался в капкан, налаженный самим Игельстромом, к которому он обращался. «Реформы» работали! Потерявший власть хан уже не интересовал никого. Екатерина II, царствовавшая тогда, писала Игельстрому: «Постарайтесь умножить их (ханов) число, чтобы каждый из таковых ханов не был силен в орде и зависел от Вас, как и прочие подчиненные Вам в губернии и по уездам». Отсюда эта удивляющая многочисленность младшего жуза, которая бьет все мыслимые и немыслимые рекорды. Отсюда бездарные легенды и ханские родословные, которыми перенасыщена история Казахстана. Русские всегда здесь ставили на слабых правителей.

И выигрывали.

Порок загнал младший жуз в тупик, из которого не было выхода: его имущество ему не принадлежало, потому что паслось оно на чужой территории, зависело от желания чужих купцов, которые могли купить скот, а могли и не покупать. Висящее на волоске богатство раздавило ханское достоинство. И – власти вообще не стало. Начался полный разброд… Так воюют иезуиты, так побеждают они. Реформами.

Иначе затухала ханская власть на юге Казахстана. Правящий там Аблайхан открыто не заигрывал с русскими, хотя приглядывался к Оренбургу. Ловил каждое слово, летевшее оттуда. Будто по случаю, маршруты его кочевий пролегали теперь подозрительно близко к Яику. Но до Оренбурга не доходили. Только накануне своей смерти он поборол себя и вошел в манивший «Восточный город», это стоило больших усилий.

Аблайхан выдвинулся в период борьбы с джунгарами, собственно, он и был единственным законным ханом Степи, ее правителем, с которым боролись джунгары и которого предали свои же. Он был одним из немногих, кто понимал, что стояло за теми «смутными» временами. Это понимание видно по его политике, оставлявшей простор для маневра, он не торопился в решениях, и к нему потянулись те, кто сторонился отношений с русскими, кто был за независимость родины.