Тюрки и мир. Сокровенная история

А старая знать, даже та ее часть, что приняла христианство, отходила в тень. Кремль уже не нуждался в ее советах. Бояр не притесняли, нет, их просто не замечали. Перестали советоваться. Патриархальная, с безжалостной правдой на устах, старая знать раздражала царя своей оценкой Азовской военной кампании, подробности которой долго обсуждали в Москве. Многоопытная аристократия видела, что «успех» под Азовом не открывал русским Черного моря, там по-прежнему господствовала турецкая флотилия. Зачем нужна была эта позорная война? – спрашивали они.

А азовская победа имела иное – незнакомое! – свойство, не военно-стратегическое и не торговое, она вообще не вписывалась в рамки привычного для тюрка представления о победе. В ней проявился росток уже не русской, но российской политики – империя, которая будет наместником Рима на Востоке, будет в угоду папе завоевывать соседние страны и внедрять там культуру Запада. В конце концов, был же тайный план Поссевино, о котором русская аристократия, естественно, ничего не знала. Но он был.

«Третий Рим» утверждал волю папы. Сделав ставку на Романовых, Запад не ошибся. Старание их было весьма последовательным и на русском Дону, там сразу же началась христианизация населения. Вернее, карательные экспедиции… Словом, все повторялось, как в матушке-России, так же образ Бога Небесного меняли на иные образа.

Сценарий был един, режиссеры – тоже. Казачьи станицы смолкали одна за другой: там поздно поняли, кого привели казаки в Азов, кому помогали.

События следовали неминуемым чередом.

Первым очнулся, будто от наваждения, атаман Булава, он в 1707 году поднял донских татар против новых хозяев Дона. Началась очередная крестьянская война, носившая явный религиозный оттенок, но вошедшая в историю России как Булавинский бунт, вернее, стычка, «вспыхнувшая между казаками и крестьянами»… Хотя при чем здесь это? И как тогда отличали казаков от крестьян?

Исход той «крестианской» войны был предрешен с первого ее дня, около атамана стояли агенты иезуитов, они и убили своевольного бунтаря, дав ему раздуть пламя бунта. И – вот тогда уж карательные экспедиции навалились на Дон хуже наводнения, страшнее саранчи, они подчиняли станицу за станицей, юрт за юртом, всюду утверждая символы греческой веры и власть русского царя. Князь В. В. Долгорукий исполнял приказы Петра в точности: всех противящихся вырубал. Мятежные станицы сжигали живьем, а малолетних детей подводили к бричке, если голова ребенка была выше ее колеса, царский приказ велел рубить голову. Следить за сиротами оставляли наставников – «крестиан», с которыми и враждовали казаки.

Вырастали малыши уже славянами, невольниками… Эти страшные трагедии знал даже известный российский историк С. М. Соловьев, но писал о них осторожно, намеками. Не исключено, что его прадед был из тех чудом уцелевших малышей…

Как веру, не церемонясь, Петр сменил Дону и знамя – духа-покровителя казаков. На новом знамени был изображен пьяный казак, сидящий на пустой винной бочке. Он с тех пор представляет некогда вольную землю, ту, где прежде говорили молодым: «Не пей вина, не вмешивайся в смуты, эти два порока разрушают дворцы и крепости»… Не послушали казаки старую пословицу. Вот и пропили все, даже свободу своих детей.

А ведь прежде Дон славил елень (солнечный олень), знак Бога и Древнего Алтая, он был на знаменах донских татар, он был их духом-покровителем… Не вспоминают его ныне. Зачем?

Победы на Дону придали вес России, царство выросло, стало сильнее. И римский папа повел его дальше, на путь империи. Дон, видимо, был неким мерилом способностей династии Романовых… При вручении верительных грамот московские послы уже не скупились на заверения в «древней дружбе между Россией и западными державами Европы, для того чтобы согласиться, каким способом ослабить врагов Креста Господня – турецкого султана, крымского хана и всех басурманских орд». Прежде подобное русские не произносили, рангом были пониже.

Эту перемену, бесспорно, принесла христианизация. Она! Россия стала восточной провинцией Латинской империи, хотя открыто никогда не признавала свое положение и довольствовалась ролью союзника. Поэтому в мировой табели о рангах русского царя и поднимали все выше и выше.

Поездки Петра за границу, его военные успехи распалили болезненное тщеславие, породили желание стать императором, подчинить себе не только соседние страны, но и Русскую церковь. Такой поворот событий был очень даже на руку Западу, он еще дальше отдалял Россию от старой Руси. Собственно, в этом и состояла идея Третьего Рима, которую десятилетиями вживляли в сознание Кремля… И семя дало росток.

Императорским амбициям Петра изначально противились лишь те, кому новая роль страны была не по душе, кому не нравилась Россия – задворок латинского Запада. В числе противников стояла царевна Софья, набожная и властная женщина, думавшая о Руси. Имя ее пользовалось уважением у русского народа, ее считали антиподом Петру, к ней тянулись жертвы царской несправедливости. А число пострадавших росло быстро.