Тюрьма для свободы

До того, как отвести на суд, его несколько раз допрашивали. Молодой адвокат просил не трогать подсудимого. «Эрл ни в чем не виноват», — уверял он всех. Но его никто не слушал, а в лучшем случае советовали защищать себя. Следователь папкой ударил об стол. Один из бугаев потушил сигарету ногой. Эрл смотрел на своего защитника. Хотелось помочь ему. Ходатай похож был на птенца, только что выпавшего из гнезда. Его большие глаза смотрели и просили помочь ему разобраться в сути преступления. Он не понимал, что этот бедный молодой человек мог натворить. Эрл иногда пытался прошептать тихо «ш-ш-ш», чтобы тот замолк и не говорил лишнего. Не понимал, как могли его родители нанять такого адвоката. По какой рекомендации. Родители боялись тюрьмы. Никто еще из родственников и знакомых не оказывался там. В тюрьме изолировали, лишали личного пространства. Тюрьма была символом одиночества и отпугивала. Эрл понимал, как к сложившейся ситуации относятся родители. Почему они наняли именно этого адвоката? Разговаривая с матерью, впервые увидел ее слезы. Неизвестность мучила ее больше, чем сына. Мать винила себя, что не смогла его уберечь. Будто во всем виновата она сама. Эрл понимал состояние хрупкой женщины. Взял ее руки в свои. Посмотрел прямо в глаза, о чем-то вспомнил. Потом спросил: «Мама, все ли у тебя хорошо на работе?» В ответ она улыбнулась. Он спросил у нее об отце, но снова было молчание. В скором времени мать увела разговор в сторону. Поняв это, Эрл решил не идти на поводу и задал вопрос: «Что для тебя тюрьма?» Ей ничего не оставалось, как ответить: «Зона смерти». И было видно, как на самом деле боится она этого пространства. Но Эрл стал радикален. Он отметил: «Повседневная жизнь втиснута в полицейские клетки. Не случайно символ тюрьмы — закрытый рот. В полости всегда тесно». Мать кивнула головой. Ее мальчик был слишком молод. Он не мог осознать, что тюрьма — физическое уничтожение людей. Выйдут они на свободу или нет, все равно это уничтожение. «Понимаешь, заключенные — навсегда изгои. Даже выйдя на свободу, они не могут найти свое место в этой жизни. Тюрьма создана, чтобы загубить», — говорила ему мать, но он не желал слушать.

Шли дни. Все начинало раздражать его. Нервы были на пределе, волосы вставали дыбом. В полной изолированности, среди пустых стен и старой кровати, ему нечего было делать. Начал грызть ногти. Раздраженно чесал голову. Плевался и смотрел на слюну. Ловил себя на мысли, что меняется, становится абсолютно другим человеком. Его пугал демон, поселившийся в сердце. Сложно было свыкнуться с новым образом. В дешевом фильме показали бы, как падает детская фотография в рамке и разбивается на маленькие осколки. Но вместо старой фотографии всегда появляется новая. Как сказал бы один из философов, фотография — микроопыт смерти. Моменталист прекрасно понимает, что его жест погружает человека в вечное упокоение. В тюрьме принято после ареста делать снимки лица арестованного в профиль и анфас. Это делается для сравнения. Нужно найти сходство во внешности до окончательного решения суда и после пыток, тюремной жизни и освобождения. Иногда на этом фотографирование в тюрьме не заканчивается. Ради забавы можно поиздеваться над задержанным. Для съемок заставить его мастурбировать, сесть на него, зажатом между двумя носилками, держать на поводке. Насилие в этих стенах не знает границ. Эрлу повезло, все это прошло мимо него.

Одна мысль засела у него в голове. Носился Эрл с нею с утра до ночи. Спрашивал: «Какие факты учитывают при провозглашении приговора? Откуда им знать, кто является преступником?». Не мог найти ответа на свой вопрос. Агенты не нашли никаких улик, никаких свидетелей. «Что это за фантазия? Глупая идея с убийством! Кто знал, что я в нее влюблен? Любовь — проступок!» — часто задавался подобными вопросами и сам на них отвечал. Хватался за голову, садился возле стены и закрывал глаза. Сердце сильно болело: безответная любовь и большой вопросительный знак о предстоящем. Разум совсем помутился. В тишине не переставал кричать. Впрочем, даром шумел во всеуслышание. Голос свой слышал только он.

Настал и день суда. Процесс начался с опозданием. Все носило официальный характер. Признание вины должно было прозвучать публично. Публичность — своеобразная пытка. Цель гласности — увидеть, лицезреть момент чистой правды, которой нигде и ни при каких других обстоятельствах невозможно узнать. Приближались последние мгновения. Еще несколько секунд и все сомнения рассеются. Собравшиеся зеваки без напряга вздохнут. Виновному уже нечего будет терять. Ротозеи, бездельники и глазопялки почешут языком о чем-то между собой. В зале будет стоять трепетный монотонный гул.