Тюрьма имени свободы

В дверях появляется всем известный капитан, начальник местной милиции. Он пришел помыться. Он не привык ждать: у него оперативная работа.

Перепуганный банщик взывает к его целомудрию, но капитан уже за дверью. Оттуда доносится визг. Потом визг стихает. Снова слышится плеск. Я слушаю, как плещутся женщины, и мне слышится в этом плеске фальшивая нота: это плещется капитан.

Старики ухмыляются. В чистом виде женская тема их давно не интересует, но если есть, что сказать, почему не сказать?

— Ну, пропал капитан, — перемигиваются старики, — обезглавят бабы нашу милицию.

Банщику не нравится их зубоскальство. Поскольку порядок уже не восстановить, он пытается оправдать его нарушение:

— Чего скалитесь? Почитай, три года не видели мужика, на вас им, что ли, огрызков, любоваться? Пускай поглядят, пускай удостоверятся, что еще не все для них потеряно в жизни.

— Что верно, то верно, — соглашаются старики, — совсем они тут с нами состарились…

Женский час кончился. Из бани выходят распаренные, румяные женщины во главе с румяным, распаренным капитаном. Капитан козыряет, перед тем как перейти к очередным оперативным делам, и уходит, напутствуемый приглашениями не пропустить и следующего женского часа. Все довольны, всем весело.

И старики одобряют:

— Молодец, капитан!

— Милицию не учи. Милиция знает, где ее помощь требуется.

Маленький еврейский погром

Ходаев женился на еврейке, чтобы иметь у себя дома свой маленький еврейский погром. В больших погромах он боялся участвовать, а потребность была. У многих есть такая потребность, только она наружу не всегда прорывается.

Погромы ведь существуют не только для сведения национальных или идеологических счетов, но и для самоутверждения, укрепления веры в себя. Ах, вы такие умные? Такие образованные? А мы вас — пуф! — и куда оно денется, все ваше превосходство.

В нищей стране погромы решают и проблемы экономические. Давно замечено, что проблемы нищей страны не имеют справедливых решений.

У себя на работе, — а он работал, между прочим, в милиции, — Ходаев был тише воды, ниже травы, преступность с ним делала, что хотела. И он все терпел, помалкивал, дожидаясь того часа, когда в спокойной домашней обстановке смохсет проявить необузданную силу своего характера.

Жена у него была красавица, но он этого не замечал. Потому что жена ему была нужна не для любви, а для погромов.

Звали жену Рита. Ходаев нашел, ее в только что освобожденной от румын Бессарабии, а с началом войны эвакуировался с ней в город Ташкент, где продолжил робкую милицейскую деятельность, сопровождаемую безудержной домашней разрядкой.

Рита была соучастницей его погромов, изо всех сил старалась, чтоб соседи не услышали, а потом, когда он засыпал, долго себя отхаживала, обкладывала пластырями, маскировала ссадины и синяки, чтоб соседи не увидели. Можно сказать, что на их семейном поле боя он был солдатом, а она медицинской сестрой, выносившей себя с поля боя.

Однажды, когда Ходаев был на ночном дежурстве, в комнате у Риты появился Боренька. Он появился как-то странно: залез в окно и стал осматриваться по сторонам, приглядываясь к разным предметам.

И вдруг он увидел Риту и сразу понял, что она-то ему и нужна, что все, что он вынес из прежних квартир, не стоит одного ее взгляда.

— Меня зовут Боря, — сказал Боренька.

— А меня Рита.

— Да, конечно, Рита, — сказал он, не сводя с нее потрясенных глаз. — Я пришел за тобой, Рита.

Она не удивилась. Она давно ждала, что за ней кто-нибудь придет. Она только спросила:

— А откуда ты меня знаешь?

— Я всю жизнь тебя знаю, — сказал Боренька.

И сразу началась их любовь. А чего им было тянуть? Главное было сказано.

— Боренька, — говорила Рита, — я все время тебя ждала. Я так долго тебя ждала…

— А я тебя искал. Все квартиры излазил. Но в какую ни залезу — тебя нет.

Он рассказывал о своей маме. Они до войны жили в Киеве. Как хорошо, что освободили Бессарабию, иначе бы они никогда не встретились здесь, в Ташкенте.

Она ему ничего не сказала о своих домашних погромах. Боренька мог бы неправильно понять и выместить свой гнев на Ходаеве. А разве Ходаев виноват, что у него такой необузданный характер, но он нигде не может его проявить — ни с начальством, ни с преступниками? Только в семейной жизни, потому что только в семейной жизни человек может быть до конца собой.

Она написала ему записку: «Дорогой Ходаев, ты не сердись, пожалуйста, но я встретила человека. И я ухожу».

Они стали собирать ее вещи. Только самое необходимое. Раньше Боренька брал самое ценное, а теперь — только самое необходимое, да и то не для себя.

Его схватили, когда они вылезали из окна. Могли бы выйти в дверь, но не хотелось встречаться с соседями.

Сначала вылез он — и тут же его схватили. Его уже искали.

Рита всю ночь проплакала. Во время погромов сдерживалась, а тут — не смогла.

За окном занимался день, день нового погрома. После дежурства, на котором приходилось себя сдерживать, Ходаеву требовалась особенная разрядка.