Тюрьма, зачем сгубила ты меня?

В кабинете было прохладно, но у Ильи Даниловича на лбу выступила испарина. Он смахнул ее платком, в который тут же продул нос.

– Нездоровится что-то, в жар бросает, – смущенно улыбнувшись, сказал он. – Пора менять направленность.

– Какую направленность? – подозрительно покосился на адвоката Карцев.

– На гражданские дела переходить надо, а то устал я уже от этих тюрем. Вредно здесь находиться.

– Да? Не знал.

Илья Данилович как будто не заметил сарказма.

– Да, да, вредно, – подтвердил он. – И для психики вредно, и вообще…

– Туберкулез, СПИД…

– Ну, на счет СПИДа не знаю, а туберкулез здесь гуляет… И эти слухи…

– Какие слухи?

– Говорят, привидения у вас здесь водятся. А я человек впечатлительный…

– Привидения? Кто говорит?

– Да сегодня пропуск оформлял, говорили, эти, из охраны… Сегодня ночью привидение по третьему этажу бродило, по тюремному коридору. Надзиратели, говорят, видели. Ужас. Души замученных, невинно репрессированных маются…

– Когда, говорят, бродило? Сегодня ночью? – насторожился Карцев. Недоброе предчувствие ледяной рукой коснулось его горла.

– Да, сегодня…

Похоже, и адвокат разволновался так, будто призрак угрожал его собственной безопасности.

– И по чью душу? – невольно сорвалось с уст Карцева.

Илья Дмитриевич отнесся к вопросу совершенно серьезно.

– Не знаю.

– Ерунда все это, – словно стряхивая с себя наваждение, тряхнул головой Карцев.

– Действительно, ерунда.

Судя по той улыбке, которая появилась на лице адвоката, оптимизм арестанта оказался заразительным.

– Что-то мы с вами заговорились. Перед нами призрак народного суда маячит, а мы в мистику вдруг ударились… Я тут хотел обсудить с вами одно давнее дело. Об изнасиловании…

– Не понял! – всполошился Георгий.

– Ну, изнасилование было. Вашу девушку убили. Давно еще, в восемьдесят седьмом году… Сначала изнасиловали у вас на глазах, а потом убили…

– Мою девушку?! У меня на глазах?!

– Да. Я поднимал материалы уголовного дела, там все ясно написано. Подозреваемый – Пермяков Егор Артемович, позже осужденный по обвинению в убийстве…

– А, ну да, было такое… – сдался Карцев.

– Такое ощущение, как будто вы забыли этот давний эпизод, – заметил адвокат.

– Да нет, не забыл… Хотел забыть. Да как забудешь… Зачем вы мне об этом напомнили?

– Насколько я знаю, после этого события вы проходили курс лечения у частного психотерапевта.

– Кто вам такое сказал?

– Ваш друг. Лежнев Максим Игоревич.

– А-а, Макс… Нашел, что вспомнить.

– Правильно сделал, что вспомнил. И психотерапевт вас вспомнил. К счастью, он жив и может дать показания.

– Какие показания?

– О том, что вы пережили сильнейшее душевное потрясение.

– Зачем это?

– Вы меня удивляете, Георгий Степанович. Я собираю факты, подтверждающие вашу, скажем так, психологическую неуравновешенность, ранимость вашей души… Мы же договорились придерживаться версии, что гражданку Пахомьеву Елизавету Михайловну вы убили в состоянии сильного душевного волнения. И показания вашего психотерапевта как нельзя лучше повышают убедительность этой версии…

– Может быть, может быть, – не стал спорить Карцев.

В камеру он возвращался с тяжелой головой. По пути к своей шконке бить никого не стал, на Тольку даже не глянул. Лег на койку, задернул ширму… Девушку его убили. Давно, двадцать лет назад. Убили. Но кто это сделал?

***

Татьяна шла через луг, по нахоженной тропке, от Алексеевского пруда, в строну своего дома. Походка шаткая, как будто Таня косолапая. Гоша Карцев стоял у нее на пути. Вместе с Вадиком и Максом прятался за стогом сена – Татьяна не могла их видеть. Место безлюдное. Жарко, дурманящий запах свежескошенной травы и полыни. И в душе горячечный жар.

Татьяна вздрогнула, когда он вышел к ней, перегородил ей путь. Некогда белая кепка низко натянута на глаза, в зубах соломинка, руки в карманах брюк, одна нога на пижонский манер выставлена вперед.

– Куд-куда! Куд-куда! Вы откуда и куда?

– Откуда надо, – в испуге отступив на шаг, растерянно пробормотала девушка.

– К бабушке ходила, да? Пирожки ей носила? – продолжал куражиться Гоша.

– Может, и к бабушке. Может, и пирожки.

– А где волк? А где твоя красная шапочка? Тюкнул тебя волк, да? Под кустом на бережку? А шапочкой своей ты подтерлась, да?

– Дурак!

– С Егоркой была, да? С Егоркой, я спрашиваю?

Гоша точно знал, что его Татьяна напропалую гуляет с алексеевским Егором. Знал, что изменяет ему без зазрения совести. И чем они в лесной тиши у пруда занимаются, тоже знал.

– Да пошел ты! – возмущенно взбрыкнулась она.

– Что ты сказала?!! – заорал Гоша.

– Да, была с Егором. Была! Что хочу, то и делаю, понял! И ты мне не указ!

– И что ты с ним делала?

– То и делала!

– Сука! Тварь!

Он представил, как Егор укладывает Татьяну на траву, обнажает ее большую красивую грудь, как прикасается губами к ее соскам… Пальцы сами, как будто бы без его участия влезли в отверстия шипованного кастета, с которым Гоша не расставался даже ночью. Он готов был убить Егора, растерзать его, разорвать на части. Но не было его здесь. И всю свою неконтролируемую злость он обрушил на девушку.