Тютчев: Тайный советник и камергер

Служившие в Комитете чиновники были людьми образованными: свободное владение несколькими языками считалось нормой. Им полагалось весьма значительное по столичным меркам жалованье, вот почему получить штатную должность можно было, лишь пройдя конкурсный отбор и выдержав серьезный экзамен. Чиновники владели пером и не чуждались литературных занятий. Среди подчиненных Федора Ивановича оказались поэты Майков и Полонский. Они души не чаяли в своем начальнике. «Назначение Тютчева было целой революцией во внутренней жизни комитета. О личном влиянии Федора Ивановича на весь состав его и говорить нечего: все были крещены новым духом, а Аполлону Николаевичу (Майкову. — С. Э.) это было поводом к более тесному сближению с человеком, который умел стоять всегда выше своего века: зная прошедшее, верно предсказывая будущее, он, в великих событиях своего времени, оказал немалое влияние на направление русской внешней политики»^{264}.

Все чиновники Комитета отлично осознавали низкую эффективность, вернее, бессмысленность собственной деятельности. Практически любую запрещенную литературу на иностранных языках, изданную за границей, можно было приобрести без особых проблем в книжных лавках или у разносчиков-букинистов (у тех и других, разумеется, из-под полы). Торговля контрабандной литературой была делом прибыльным. Иностранные книги, брошюры и периодические издания стоили дорого и покупались людьми состоятельными. Читатели иностранных изданий, как правило, не были склонны к потрясению основ, что не мешало им постоянно злословить по поводу цензуры. Чтение запрещенной литературы и ее хранение в собственной библиотеке не содержали в себе состава преступления: уголовной ответственности подлежали контрабандисты и продавцы «запретного плода», но не читатели.

К своим служебным обязанностям председателя Комитета действительный статский советник Тютчев относился спустя рукава, словно исполнял что-то постороннее и ненужное. За три года до смерти Федора Ивановича секретарем Комитета был назначен офицер в отставке Златковский. К этому времени Тютчев уже более десяти лет возглавлял Комитет, но, по деликатному замечанию подчиненного, «в канцелярской работе был не особенно сведущ»^{265}. Во время Крымской войны Златковский получил контузию в затылок и по этой причине физически не мог «гнуть шеи». Своего начальника он обожал и считал существом высшего порядка. Сохранилось свидетельство секретаря Комитета о стиле работы его председателя, которое прекрасно корреспондируется с воспоминаниями светской знакомой поэта.

М. Л. Златковский: «Тютчев был враг всякого формализма, ему было в тягость прочитывать то, что он подписывал; достаточно было в двух словах сообщить ему содержание бумаги и, если оно не противоречило его взглядам, он удовлетворялся; а как там оно оформлено и в каких выражениях оно изложено — это его нисколько не занимало и он вполне предоставлял секретарю выбирать и тон, и выражения, и подписывал бумагу, не читая»^{266}.

А. О. Смирнова-Россет: «Тютька (так она называла поэта. — С. Э.) долго находится у матери, проводит дней восемь со своей семьей, где погибает от скуки, возвращается в Москву, а мало-мальское удовольствие получает, лишь живя в Петербурге. Его назначили цензором иностранных книг, что дает ему небольшие деньги и занятие, а когда он слишком уж соскучится, он едет в Париж или Швейцарию. Ему все равно, лишь бы менять место и видеть другие места и слышать другие разговоры.

— Какая странная неугомонная натура!

— Это бывает с гениальными натурами, то же самое ведь с Пушкиным и Гоголем»^{267}.

* * *

Хотя жалованье Федора Ивановича и увеличилось на тысячу рублей в год, Эрнестина Федоровна продолжала сетовать, что эта солидная прибавка отнюдь не компенсирует расходы на жизнь в столице. Действительно, с 1854 года Тютчевы жили в доме Лазарева на Невском проспекте, возле Армянской церкви. Эта квартира в 14 комнат с паркетными полами и окнами на Невский проспект обходилась в 1400 рублей серебром в год, еще 100 целковых доплачивалось за конюшню и сарай^{268}.

Стремясь сократить расходы, Эрнестина Федоровна по-прежнему большую часть года проводила в Овстуге. Можно предположить, что ее решение было продиктовано не только прагматичным желанием «с расходом свесть приход»^{269}, но и стремлением найти достойный выход из непростой жизненной коллизии. Ведь все эти годы не прекращалась связь ее мужа с Денисьевой. Однако Эрнестина Федоровна не утратила надежду и каждое лето с нетерпением ожидала приезда Федора Ивановича в имение. А он имел привычку постоянно откладывать свой приезд.