Ткачи Сарамира

Чья-то рука, намного больше человеческой, коснулась ее плеча. Тонкие белые пальцы вцепились в нее, будто крюк. Сердце, казалось, перестало биться в груди. Не осмеливаясь обернуться, Люция ощущала присутствие ужасных и непонятных существ. Нестареющие, вечные, безумные, они появлялись, когда три спутника земли, три сестры делили место на ночном небе. Дети Лун.

Прикосновение было одновременно пугающим и божественным, и оно наполнило все ее существо в равной степени страхом и благоговением. Люция крепко зажмурилась, сознавая, что позади нее пустота, что духи висят в воздухе над пропастью, огромные, холодные, жуткие. Девочка не могла заставить себя посмотреть на них, заглянуть в глубокие бездонные глаза, чуждые человеческим чувствам и мотивам, равнодушные к их судьбам и отрешенные от них. И, хотя принцесса понимала, что происходящее лишь сон, это не утешало, поскольку даже сны не могли быть убежищем от таких существ.

Они заговорили. Голоса, звучавшие тонко и пронзительно, как визг пилы, заставили Люцию содрогнуться. Разобрать слова было невозможно. Девочка задрожала, опустила голову, закусила дрожащую нижнюю губу и еще крепче зажмурилась.

Внезапно они оказались не сзади, а прямо перед ней. И даже с закрытыми глазами принцесса различала их очертания. В какое-то мгновение что-то коснулось ее волос, и она содрогнулась. Ноготь. Прикосновение повторилось, вселяя странное чувство ужаса, смешанного с удивлением. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что делает дух. Он гладил ее по волосам, используя лишь один-единственный палец, как обычный человек прикоснулся бы к крохотному зверьку или мать – к новорожденному ребенку. Дети Лун хотели успокоить Люцию. Голоса зазвучали вновь, но на этот раз они не резали так слух. Теперь они больше походили на человеческую речь.

Принцесса не знала, чего они хотят. Не знала даже, применимо ли к ним понятие желания. Но она прочитала коротенькую молитву трем лунным сестрам, а затем открыла глаза, чтобы встретиться лицом к лицу с их детьми.

* * *

В императорской спальне было темно и тихо. Теплый ночной ветерок проникал в комнату сквозь изящно изогнутую арку окна, чуть колыша тонкие занавески. Напротив, у стены, стояла огромная кровать со скомканными молочно-белыми, золотыми и темно-красными простынями. Столбы по углам кровати, удерживавшие балдахин, были отлиты из драгоценных металлов в форме огромных фигур покровителей четырех ветров.

Анаис ту Эринима, императрица Сарамира, стояла возле буфета из красного дерева, прислонившись к стене. В руке женщина держала серебряный кубок, наполненный янтарным вином. Пушистые светлые волосы падали на плечи, обрамляя прекрасное лицо. Анаис стояла в черной шелковой ночной рубашке. Босые ноги мерзли, ощущая холод пола, выложенного плитами. Этот камень ценился за то, что не нагревался в жару, и помещение оставалось прохладным.

Императрица отпивала вино маленькими глотками и ждала, вскармливая ярость.

Как же она ненавидела мужа. Мало того что выносить выходки императора было всегда нелегким испытанием, в отношении к Люции проступила его истинная омерзительная сущность. Всю злость, все раздражение он вымещал теперь на ней. Дурун и раньше часто напивался и в такие моменты не контролировал свое поведение, но в последнее время как будто сошел с ума от пьянства. Император устраивал пирушки, орал и вел себя самым непристойным образом, так что даже приятели чувствовали себя неловко в его компании. Отъезд на охоту – нередко поспешный и внезапный – приносил короткое облегчение, но при этом он испытывал терпение ожидавших его важных гостей, а возвращался порой в еще худшем состоянии.

При мысли об этом Анаис закипела от негодования. Небольшой местью супругу было хотя бы то, что его род поддержал на совете Люцию. Хотя их поддержка была палкой о двух концах. Если бы этого не случилось, она могла бы с легкостью аннулировать брак с Дуруном. А теперь приходится страдать и терпеть его выходки, поскольку сейчас без поддержки рода Бэтик не обойтись. Дурун слишком упрям и вспыльчив, чтобы перетянуть в этом вопросе семью на свою сторону. Император и его отец, обладавший таким же взрывоопасным темпераментом, орали друг на друга почти каждый день. И эта открытая вражда лишь отдаляла Дуруна от семьи и ставила его в невыгодное положение перед обществом. После каждой выходки сына глава рода прибывал к Анаис и просил прощения, обещая постоянную поддержку семьи по всем вопросам. Императрица знала, как трудно ему преодолеть гордость, и не могла отказать. Но это нисколько не уменьшало ее гнева.