Ткачи Сарамира

– Может быть, именно это нам и нужно, – сказала Анаис, обдумывая последний разговор с Виррчем. – Проклятые богами паразиты. Без них нам всем жилось бы легче. Нельзя было допускать, чтобы преследования зашли так далеко. Нельзя было позволять им стать незаменимыми.

– Полностью с вами согласен, – кивнул Мос. – Ненавижу этих скрытных слизняков. Но поостерегитесь выступать против них открыто. Вы ходите по краю. Один неверный шаг – и пропасть.

– Да, – задумчиво протянула Анаис. – Вы правы.

Глава 15

Дом семьи Амаха был самым большим в императорском квартале и во всем Аксеками. Даже дворец правящего семейства Эринима казался намного меньше. Особняк располагался на специально насыпанном земляном валу, окруженный со всех четырех сторон стенами. Внутри поместье напоминало райский сад: пышные тропические деревья, привезенные с отдаленных континентов, рукотворные ручьи и водопады, изумительные поляны и лужайки. В отличие от привычного минимализма садов Сарамира, это место балансировало на грани роскоши и безвкусицы. Но, как и в других садах и парках аристократов, здесь так же прослеживалась склонность к аккуратности и чистоте: дорожки не засоряли опавшие листья, засохшие ветки не портили красоту крон деревьев. Незнакомые плоды висели среди россыпей странных цветов. По саду бродили диковинные животные, поражающие красотой и необычной внешностью. Тому, кто попадал сюда, казалось, что он очутился совсем в другой стране, в каком-то волшебном царстве, о котором читал в сказке.

Мисани ту Колай сидела на деревянной скамье, под огромным деревом чапапа с тонкой книжкой сонетов, написанных поэтом-воином Ксалием. В центре бассейна, имевшего форму капли и выложенного красными камнями, бил фонтан и лениво плавали экзотические рыбки. В полуденном воздухе жужжали насекомые.

Мисани считала показную роскошь особняка рода Амаха вульгарной и самонадеянной попыткой продемонстрировать превосходство над другими богатыми и знатными семьями, но при этом не могла отказать себе в удовольствии прогуляться по великолепному саду, посидеть под деревом, привезенным с другого континента. Парку насчитывалось уже более трехсот лет, и это дерево, доставленное из джунглей Охамбы совсем маленьким ростком, было таким же древним. Однако и в этом захватывающем дух великолепии Мисани не могла обрести внутреннего покоя, а безмятежность сада не приносила умиротворения. Она уже в десятый раз перечитывала одну и ту же строку, не продвинувшись дальше первой страницы. Последнее время девушка жила с чувством глубокой потери и такой печали в душе, что ей все время хотелось плакать. Но еще хуже было осознание того, что она сама виновата в собственных страданиях.

Она снова и снова прокручивала в памяти их разговор, слышала свой собственный голос, наблюдала реакцию подруги.

«Просто то, что я вчера узнала, вызывает во мне отвращение».

Этими словами она разрушила узы дружбы, связывавшие их все двадцать лет. Умом Мисани понимала, что поступила правильно, но совесть не давала покоя. Оттолкнув Кайку, она защищала семью, спасала отца от бесчестия, исполняла свою обязанность: оберегать семейный очаг от всего, что может его разрушить.

Но, поступив так, Мисани отвернулась от лучшей подруги, и теперь ей хотелось кричать от боли.

Но она не кричала. Мисани никогда не выставляла чувства напоказ. Ее переживания, внутренняя борьба сердца и разума оставались скрытыми от окружающих за спокойными темными глазами.

Отец по возвращении сам решил поговорить с дочерью. Новости о смерти семьи Кайку медленно просочились в общество и, наконец, достигли Аксеками. Аван был достаточно осторожен и решил скрыть, что Кайку находилась в его доме до тех пор, пока не представится возможность поговорить с гостьей. Но к тому времени, как вельможа возвратился, девушка исчезла, не оставив никаких следов своего пребывания.

Мисани притворилась, что потрясена известием о гибели семьи Кайку. Аван не поверил ей, но добиваться правды не стал. Отец слишком хорошо знал дочь, знал, насколько она предана интересам семьи. При желании он мог бы узнать от нее все, но молчание Мисани означало, что ему лучше этого не знать. Это, а также таинственный пожар в доме в день заседания совета и необычные, загадочные обстоятельства гибели семейства Макаима усилили его подозрения, но Аван доверял Мисани и потому не стал разоблачать ложь.

Дочь защищала честь семьи, рискуя своей собственной. Отец позволил ей это, но между ними осталась недосказанность, и сейчас Мисани жалела о том, что опустилась до вранья и нарушила обязанности дочери. Наверное, ей следовало начистоту поговорить с отцом.

Девушка попыталась отвлечься от мыслей о подруге, занявшись делами семьи и дворцовыми интригами. Аван потакал дочери, доверяя ей конфиденциальные сведения. При дворе императрицы давно кипели страсти, и известие о том, что наследница престола – порченая, лишь подогрели их. Создавались новые союзы, объединяющие противников правящего семейства. Смутьяны вышли на улицы.