Ткачи времени

Кудахтанье косметологов Ковентри слилось в моих ушах в непрерывный гул. Парень оставил меня на верхней площадке лестницы, а девушка проводила в душ. Вода была настолько холодной, что мне показалось, что я больше никогда не смогу согреться, если не подыграю. И теперь я сидела, опустив глаза, тихая, послушная каждому их действию. Было совсем не плохо. Мне дали пушистый белый халат, и, хотя мне и хотелось ненавидеть все это, ощущение того, как мыли и расчесывали мои волосы, принесло мне некоторое облегчение. Наверное, я просто одичала.

Женщина яростно постригала меня, в то время как остальные втирали в мое лицо крем. Бровям придали форму дуги и тут же подчеркнули их карандашом. Затем лицо покрыли молочно-белым тональным кремом, а поверх присыпали пудрой. Я помню, как тщательно моя мама проделывала то же самое, поясняя мне каждый шаг. И всякий раз она, не переставая, щебетала, что мне, когда я вырасту, понадобится гораздо меньше косметики, ведь кожа у меня была удивительно чиста. Она бы ужаснулась, увидев, что они нарисовали сейчас на моем лице. Я представила, как она врывается в комнату и спасает меня от пудры, ярких румян и карандаша для подводки глаз.

— Она жутко костлявая, — заметила женщина-парикмахер, расчесывая мои влажные волосы с огромным количеством геля.

— Она ведь была в камере? — полувопросительно произнесла ее коллега.

Подняв глаза, я ожидала увидеть одно выражение лица — порочное и высокомерное, — однако обнаружила лишь маску безразличия. Голос у нее сорвался и выдал тем самым ее замешательство, однако вовсе не это заставило меня пристально вглядеться в ее лицо. Косметолог была потрясающе красива, и поспорить с ней в этом могла бы лишь женщина-парикмахер. Кожа одной была нежна, как свежий мед, а черные миндалевидные глаза густо подведены. Другая была бела лицом: золотистые косы венцом лежали у нее на голове. Губы ее были красны, как свежая кровь. Я отвела взгляд. Что же они думали о моих тусклых медных волосах и бледной коже? Я больше не смотрела на них; они же все смыли и нанесли макияж заново. Все это время я хранила молчание. Женщины продолжали обмениваться сплетнями, но ни разу не обратились ко мне. Я не знала, чем это было вызвано — тем, что они считали меня намного выше или намного ниже себя. Завершив свое дело, они оставили меня одну на стуле, и я наконец отважилась снова поднять глаза и увидеть свое отражение в зеркальных стенах комнаты. Я смотрела на себя саму со всех сторон и оттого начала казаться себе чужой. В простом белом халате я была похожа на маму — выглядела старше и намного красивее. Я выглядела, как женщина.

Поднявшись, я сделала несколько шагов по направлению к холодному стеклу. Зеркала никогда не привлекали меня, однако теперь они меня успокаивали. Сотни моих отражений взирали на меня, как бы подтверждая мое существование. Я повторяла про себя собственное имя и пыталась увязать его с той женщиной, чьи рыжие локоны ниспадали на белый халат, а изумрудно-зеленые глаза на гладком, безупречной формы лице сияли золотой подводкой. Это было лицо незнакомки. И в то же время мое. Аделисы.

Пока я разглядывала себя, не в силах пошевелиться, сбоку вдруг раздался треск, и я оглянулась, не понимая, каким образом могла повредить зеркало. Однако на его месте вдруг обнаружилась стеклянная панель. Внутрь зашла женщина, и панель бесшумно закрылась позади нее. На ней был эксклюзивный костюм, а черные, цвета воронова крыла волосы были собраны в пучок. Возраст из-за количества косметики определить было невозможно, однако очертания скул, дуги бровей, чересчур высоко поднятые над неестественно фиалковыми глазами, внешне добавляли ей лет. Но манера ее поведения, некая аура власти, дорогой костюм — все это говорило о том, что женщина эта была не обыкновенной Пряхой.

Она заговорила не сразу. Вместо этого она смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом, а я задумалась, позволено ли говорить с Пряхой, и вспомнила юношу, который вывел меня из камеры. «Притворись, что ничего не знаешь». Впрочем, я вряд ли смогла бы просто молчать день за днем.

— Поздравляю с назначением, — прошептала она так тихо, что даже в пустой комнате мне пришлось напрячь слух, чтобы ее понять. Я задержала дыхание, чтобы оно не заглушило ее слова. — Немногим выпадает эта честь, Аделиса. Ты должна гордиться собой. — Улыбка не изменила выражения ее фальшивых глаз. — Меня зовут Мэйла, и в мои обязанности входит встреча и обучение призванных. Мы работаем и с другими девушками. Завтра начнутся ознакомительные занятия. Ты чуть не пропустила их.

— Я прошу прощения, — пробормотала я, не в силах поднять глаз от стыда.

— Сядь, — приказала Мэйла, махнув рукой в сторону единственного стула. — Жизнь Пряхи — это честь. Ты можешь делать то, чего другие не могут. Тебе дается сила.

В ее тихом голосе появилось лихорадочное возбуждение.

— Но, Аделиса, — Мэйла склонилась к моему уху, — ты не должна думать, будто в твоих руках власть.