Помимо облегчения и радости, я испытывала глубокие угрызения совести. Одно соображение не давало мне покоя долгое время. Ведь именно наша встреча привела Женьку на крышу дома. Если бы не я, ничего страшного с ней не произошло бы.
Женька прослушала мой торопливый скулёж на тему вины и строго сказала:
- Вижу, какой ты, Шергина, была, такой и осталась. Собираешься извиняться за всех злодеев мира?
- Нет, только за своих, - слабо улыбнулась я в ответ. - И я уже не Шергина. Я - Карагиллейн.
После некоторого молчания Женька осведомилась:
- Стесняюсь спросить, где тебя носило? В Каракалпакии? В Каракумах? Э-э-э… в Ереване?
- Дальше, гораздо дальше. И он принц, Женька, настоящий принц! Ну, то есть, король. С недавнего времени.
- Эмираты, - задумчиво предположила Женька. - Нет, я сейчас просто лопну от любопытства. Выкладывай быстро!
- Женечка, это длинная история… Мне столько нужно тебе рассказать… Я приеду! Совсем скоро. Мне только одно дело завершить надо. И потом мы приедем к тебе на Урал.
- “Мы?” То есть, ты приедешь со своим шейхом?
- С ним, - подтвердила я. - Он чудесный! Только немножечко шейх… ну, знаешь, манеры такие… Но он чудесный!
Женька засмеялась.
- Ты втрескалась, Шергина… или как там тебя теперь… но всё равно - втрескалась по самые уши.
- Втрескалась, - смиренно сказала я. - Да так, что не видать ни ушей, ни макушки.
Сердце моё рвалось на Урал, но до выяснения участи брать билеты на самолёт до Екатеринбурга я всё же поостереглась.
В первое же утро мы отправились на Тучков мост. Дошли до середины моста и остановились.
Я облокотилась на перила и посмотрела вниз.
- Это я… - произнесла я неуверенно. - Я пришла. Надо поговорить. Прошу аудиенции.
Нева равнодушно несла свои воды в Финский залив, у одной из опор моста на якоре стояло какое-то судно, на котором суетились рабочие. Что-то они там черпали… во всяком случае, кран разворачивался, его ковш поднимался и опускался, словом, работа кипела.
- Может, на берег пойдём? - Я взглянула на Кайлеана. - В прошлый раз меня там услышали.
- Погоди. Я чувствую чьё-то присутствие. Он уставился вдаль. - А-а. Вот, собственно, и…
Я живо повернулась.
Узкая пешеходная полоска асфальта оказалась пустынной. Всем внезапно захотелось переходить Тучков исключительно по другой стороне. Один только человек шагал широко, враскачку, приближаясь к нам.
Поначалу промелькнула мысль, что это кто-то из тех костюмированных личностей, с коими с удовольствием фотографируются гости северной столицы… но в отличие от Петра Первого и Екатерины Второй, Революционный Матрос вроде бы ещё не стал традиционной фигурой для туристического Петербурга… или уже стал?
Чёрный бушлат шагавшего был щедро распахнут, выставляя на обозрение могучую грудь в тельняшке. Образ дополняли чёрные клеши и бескозырка; из-за плеча торчало дуло винтовки с примкнутым штыком, а в другое плечо вцепился здоровущий попугай, периодически топорщивший яркие крылья, чтобы удержать равновесие.
Я приподняла брови.
Попугай как-то не вписывался. По всем законам божеским птичка должна была прилагаться к деревянной ноге и пиратской треуголке.
Тем временем матрос приблизился, явив скуластую усатую обветренную физиономию. На околыше бескозырки тускло светилась полустёртая надпись золотом - “Инфернальный”.
- Барышня… - Матрос церемонно, словно цилиндр приподнял бескозырку, затем поворотился к Кайлеану и щедрым взмахом предложил тому растопыренную пятерню.
- Ну, здаров, братишка! Держи краба от Революционного Балтийского флота!
Кто это? Неужели это и есть тот самый - могущественный и загадочный спаситель, которому я дала опрометчивую клятву?
По поведению Кайлеана мне так не показалось.
Новоявленного брата окинули фирменным надменно-сонным взглядом. Со своей королевской осанкой, в безупречно пошитом и запредельно дорогом костюме Кайлеан напоминал не то заплутавшего олигарха, не то кинозвезду на фотосессии, в любом случае мой муж выглядел олицетворённым вызовом святому делу революции. Однако на рукопожатие он ответил решительно… предварительно зачем-то сняв королевский перстень и вручив его мне.
Руки короля и матроса сцепились и… и-и… и-и-и-и… далее мероприятие затянулось.
Не рукопожатие это было, а форменный мальчишник, на котором, очевидно, полагалось мериться длиной лимузинов.