Тля. Антисионистский роман

- Характер у него... Не знаешь, как подойти. Непростой. Попробую с рисунка углем. А дальше видно будет.

Как каждый серьезный художник, дорожащий своей профессиональной репутацией, Павел Федорович очень ответственно относится к работе над портретами. Он старается познать человека, понять и постичь его характер, прежде чем начать рисовать или писать. Если человек ему чем-то несимпатичен или просто неинтересен, Судаков не станет с ним работать. Я знаю случаи, когда его знакомые говорили мне:

- Почему Павел Федорович не напишет мой портрет?

- Значит, не достоин, - шутя, отвечал я. Рисунок углем маршала Пстыго он сделал за два сеанса. Портрет удался.

- Как ты находишь - получилось? - спросил меня Иван Иванович.

- Уж больно ты грозен, как я погляжу, - ответил я строкой Некрасова. - Пора переходить к краскам.

И действительно, по весне, когда в садике под аккомпанемент мартовской капели загалдели воробьи, Павел Федорович начал писать портрет маршала для выставки, приуроченной к 45-летию Победы. Судаковская галерея героев Великой Отечественной пополнилась еще одним самобытным, неповторимым характером...

Вообще на протяжении четверти века, начиная с конца 50-х годов, мастерская Судакова была душевным приютом для патриотически настроенной творческой интеллигенции - впрочем, не только творческой. Здесь часто бывали военные, ученые, общественные деятели. В этом незаметном флигеле в центре Москвы с запрятанным между сараями вишнево-сиреневым двориком, с грядками лука, укропа, петрушки, с петухом в вольере, горланившим по утрам, было нечто притягательное, манящее на покой и волю, на душевный отдых и благоденствие. Здесь витал дух дружбы и взаимопонимания. Сюда заходили, чтобы, отрешась от житейской суеты и забот, отдохнуть душой, обменяться улыбками, просто поговорить за чашкой крепкого душистого чая, а то и за рюмкой водки, сдобренной сухариком «бородинского» хлеба... насладиться отварной картошкой с селедкой с зеленой приправой, сорванной тут же с грядки. Попить пивка, сидя под кустом сирени за круглым столиком.

Днем мы с Павлом работали, не мешая друг другу, - я на антресолях, он внизу, в большом «зале». Романы «Семя грядущего» и «Среди долины ровныя...» были написаны там. Притягательным магнитом был Павел Федорович или Паша, как ласково называли его и старшие, и младшие возрастом. Частый здесь гость, всегда взвинченный, озорной и недовольный судьбой Алексей Марков писал:

...Нажмешь на звоночек,
И Паша навстречу:
Небесные очи,
Широкие плечи,
Бурлацкие руки,
-Расстаться с мольбертом,
-Увяли б от скуки,
Как парус без ветра.
- Скорее входи же!..
- В тенечке сидим мы
- И благостно дышим
- Сиреневым дымом...
Уеду - тоскую.
Мечтается снова
Попасть в мастерскую П. Ф. Судакова.
Цветов ароматы
Преследуют песней,
Коль побыл когда-то
 В садочке на Пресне...

Такими теплыми трогательными словами поэт выразил мысли, чувства многих, побывавших в этом уютном уголке России в гостях у кондово-русского народного художника, о котором друзья с приязнью и теплотой говорили: «Широкая русская душа».

Здесь нередко бывал иронически мудрый, с богатой шевелюрой седых волос и с неизменной сигаретой милостью Божьей поэт, владелец лиро-философской музы Василий Федоров. Здесь популярные в те годы поэты Владимир Фирсов, еще молодой, но уже преждевременно теряющий остатки волос, и кудлатый, бородатый, «весь в шерсти» Алексей Марков, и чудаковатый фронтовик Василий Журавлев, и добродушный острослов Сергей Вас. Смирнов (не путать с С. С. Смирновым), перебивая друг друга, читали свои стихи. И казалось, вся мастерская пронизана горячим патриотическим духом поэзии. Захаживали сюда и прозаики: неторопливый, внешне спокойный и уравновешенный Анатолий Иванов, язвительно-желчный Всеволод Кочетов, зять художника Михаил Алексеев, самонадеянный и всезнающий Николай Грибачев, хитроватый Иван Стаднюк, немногословный Петр Проскурин. (О Леонове я уже говорил и еще вернусь к нему.)