Особенно бурную деятельность развил тогда против меня Сергей Михалков. Он всегда был верноподданным лакеем у сионистов и царедворцем у власть имущих. Но тут он из кожи лез, чтобы выслужиться. Он звонил в «Военное издательство», в «Советскую Россию», в Главное Политуправление Советской армии, распекал их за поддержку «антисемита Шевцова». Он ходил к председателю Госкомпечати, слезливо возмущался, что Шевцов оклеветал его в романе «Любовь и ненависть». Тот удивлялся: «Сергей Владимирович, я читал этот роман. Но там о Вас нет ни слова». «Он вывел меня под именем Степана Михалева», - жаловался Михалков. Жаловался и хрущевский зять Аджубей. Тот почему-то решил, что выведенный в романе зять замминистра Фенина и сын адмирала Инофатьева Марат - это он, Аджубей. Как говорится, на воре шапка горит.
Как и во времена «Тли», появились анонимные записки с угрозами физической расправы. Я показал их своему почитателю, заместителю министра внутренних дел Владимиру Петушкову.
- Относись к этому спокойно, но будь осторожен. Особенно в малознакомых компаниях, - советовал Владимир Петрович и добавлял: - О бдительности тебе излишне напоминать.
А приглашений встретиться, познакомиться, получить автограф было много, как от знакомых, так и от незнакомых мне людей. Однажды ко мне на квартиру без предупреждения зашла пожилая, но очень энергичная женщина с экземплярами «Тли», «Во имя отца и сына», «Любовь и ненависть», назвалась Софией Владимировной, женой профессора Грум-Гржимайло Владимира Николаевича. Цель такого неожиданного визита - получить автографы и пригласить меня на встречу с интересными людьми, которая бывает у нее на квартире по пятницам. Это, мол, своеобразный кружок патриотов. Она назвала несколько фамилий. Среди них моя жена запомнила двоих: народных артистов СССР Огнивцева и Константина Иванова. Меня, к сожалению, в это время не было дома, и Софья Владимировна оставила свой телефон и настойчиво просила позвонить. Имена солиста Большого театра Александра Огнивцева и блестящего дирижера Константина Иванова производили впечатление, и я позвонил. Софья Владимировна назвала еще несколько фамилий, в том числе и народного архитектора СССР Дмитрия Николаевича Чечулина, в бытность которого главным архитектором Москвы возводились сталинские «высотки», увенчанные острыми шпилями. Из названных ею деятелей культуры я лично ни с кем не был знаком. Все они, по словам Софии Владимировны, жили в одном доме - в «высотке» на Котельнической набережной, построенной, кстати, по проекту Чечулина. Я позвонил, поблагодарил за приглашение и сказал: поскольку у вас собираются деятели культуры, я приеду с начальником Главного управления культуры Московской области Виктором Яковлевичем Азаровым, памятуя разговор с зам. министра Петушковым. На всякий случай номер телефона Грум-Гржимайло сообщил своему другу, генералу милиции Владимиру Добросклонскому. Как потом оказалось, не было необходимости в такой предосторожности. Патриотический «кружок» Софии Владимировны - энергичной, обаятельной женщины - составлял цвет русской культуры.